– Забавные слухи, – откликнулся я, размышляя, что в окружении генерала существует двурушник, которого непременно следует разоблачить.

– Хорошо, поставим задачу иначе, – внезапным посуровевшим тоном произнес он. – Надо внушить Олейникову симпатии к хорошему парню, готовому щедро отблагодарить вас, за поддержку и отстранение его от всяческих инсинуаций спецслужб. Уничтожить ядовитые материалы, составить список всех умников, кто сунул нос за кулисы…

– С последующей их ликвидацией? – спросил я.

– Какая тебе, на хрен, разница?.. Ну? Ясно?

– По-моему, ты нервничаешь, – произнес я мягко. – Тебя, чувствуется, всерьез напрягли заокеанские боссы. Их можно понять: сплошные провалы лучезарных надежд относительно всякого рода кадровых назначений. И ситуацией твои хозяева не владеют. А потому, господин Жбанов, учти для себя: надежды на всемогущество наших покровителей – всего лишь иллюзия, не тешь себя ею. И – формулируй поручения корректно. Что значит – склонить Олейникова к либеральности по отношению к Ходоровскому? Как остановить машину, нацеленную на его уничтожение? Подразумевается взятка?

– Вот именно. Поскольку от тебя он ее примет.

– А что подразумевают услуги за взятку?

– Уничтожение всей доказательной базы, редактура досье, оперативных материалов… В точности так, как было сделано с Волоколамским в свое время…

– Ничего не понимаю! – искренне изумился я. – Ходоровский готов к борьбе с государством? Он принципиально идет в одиночку на схватку с армией? Да ему чемодан бы успеть собрать…

– Я тоже не понимаю позиции наших… старших товарищей, – стесненно произнес Жбанов, – но такова политическая ситуация. Может, им нужен прецедент этакой конфронтации, дабы обвинить существующую власть в возврате к тоталитарному режиму, в ущемлении прав свободного бизнеса…

– Ты сам-то чувствуешь, что мелешь чушь?

– А ты что думаешь?

– Я думаю, что Ходоровский – их последний рубеж обороны. Стабильный и действенный. Способный претендовать на законную политическую власть. Но это всего лишь умозрения. Такой ход был возможен лишь в эру лояльного, путающегося в реалиях бытия придурковатого добряка Ельцина. Умевшего, кстати, проявить норов и спесь. Что в первую очередь и переняла от него нынешняя кремлевская команда. Но играть в путаные игры с толстосумами она не станет, она их раздавит как паразитов, ей демократические поигрушки смешны, они – ребята конкретные…

– Да я все понимаю! – всплеснул руками Жбанов. – Но кому ты это объясняешь? Одна пешка сетует другой на глупость короля и ферзя… У нас задание, Юра. И хоть разбейся, но его выполняй. Кстати, не на ровном месте задание возникло… Несокрушимый во всех своих праведных государственных принципах Олейников уже пару лет последовательно и благосклонно принимает твердую валюту со стороны… Естественно, от тех, кто входит в его круг. Ты – входишь.

– Хорошо, на днях я попрошу его о встрече …

– Нет, ты не понимаешь! – подскочил Жбанов. – Дело не терпит промедлений! Все решается днями! Ты уже сегодня должен поговорить с ним! Как лицо заинтересованное, скажем, солидными людьми, входящими, например, в мусорской Совет, или же твоими деловыми знакомыми…

Я соглашательски кивал, усмехаясь про себя. Так и будет слушать мои скользкие предложения заместитель директора государственной безопасности, зная, что перед ним всего лишь аферист и его карманный агент, существующий в данном пространстве времени и бытия исключительно благодаря его снисходительности и терпению.

– О какой сумме я могу с ним говорить? – насупленно вопросил я.

– Объяви миллион…

– Несерьезно.

– Хорошо. Три! – сказал Жбанов. – А я объявлю тем, кто платит, – четыре. Тебя не обману, рискованно. Ты впоследствии проверишь данный факт, и если результаты проверки тебя разочаруют, мне снесут голову. Идет?

– Он будет брать наличными, не светясь с банковскими счетами…

– Это учтено. Лишь бы взял. Оригиналы документов – ко мне. Что в них, кстати, по содержательной базе?

– Статей там много, – честно поведал я. – Махинации с налогами на космические суммы, где четыре миллиона – как пригоршня мелочи, незаконные сделки всякого рода, отмывание денег, и – букет откровенной уголовщины: заказные убийства, контрабанда, вымогательства… Пока весь букет не перенюхает судебная бюрократия, человек уже сроднится с тюрьмой. А после – срок до истечения жизнеспособности организма.

– Ты думаешь, все так сурово?

– Я живу внутри Системы и знаю ее веяния и законы, – сказал я. – А вы, господин Жбанов, и ваши начальники – радостные оптимисты.

– Радостные оптимисты, – усмехнулся он, – весьма хмуро относятся к тебе как к беззаветному исполнителю их пожеланий. Более того, сподоблюсь на откровенность: твоя вербовка шла на шантаже, а агент, привербованный по безысходности, ненадежен и лишен инициативы. И ни малейших симпатий к своим работодателям не испытывает. А потому к нему применяется нажим и палка. Так вот: мне поручено передать, что в случае неисполнения тобою озвученного задания снисходительное отношение к твоей персоне может перемениться кардинальным образом…

Я оторопел. Умница Жбанов, не зная, за что хвататься, нес околесицу, совершенно не принимая во внимание ни моего самолюбия, ни чувства достоинства, ни способности играть ва-банк, о которой уж он-то знал как никто другой.

– Что значит – кардинальным образом? – спросил я ласково.

– Мне так просили передать… – отводя глаза, промямлил он, уяснив, что допустил промашку.

И какую! В этот момент все человеческое, приспособлямое к шероховатостям наших отношений, испарилось, как пролившийся на пол ацетон, и я смотрел на Жбанова как на заклятого своего недруга, не должного существовать в моей жизни ни в качестве отдающего мне приказы распорядителя, ни как свидетель вынужденного моего падения в когорту предателей, к которой, кстати, я никогда себя внутренне не причислял и причислить не мог.

И еще: я всецело, как наполненный до краев кувшин, уяснил, что убери из игры талантливого, исполнительного, держащего все нити в руках Жбанова – наступит не только коллапс в деятельности «Рифа», но и в масштабных планах американской разведки, в чьих агентурных кадрах подобный резидент был бесценным сокровищем.

– Я сделаю все, чтобы поговорить с Олейниковым сегодня, – сказал я. – А если события пойдут таким образом, что досье мне передадут уже вечером? Мне не хотелось бы медлить с передачей денег…Ты должен быть во всеоружии…

– Я должен сначала посмотреть материалы.

– Ты их будешь смотреть, когда рядом с тобой будет находиться чемодан с дензнаками самой развитой державы этого бренного мира.

– Я постараюсь.

– Ну и я не оплошаю, – подытожил я и – отправился на Лубянку.

Олейников принял меня раздраженно и хмуро: