на полперестрела. А те, кому удалось, поспешили вернуться, пока не потеряли дорогу назад. Стволы деревьев сдвигались на глазах, притом на такое расстояние, чтобы человек мог попытаться протиснуться между ними; протиснуться, чтобы застрять и выбраться на волю только с весьма помятыми боками и исцарапанным лицом. Бревна бурелома поднимались, если человек пытался перешагнуть через них, и опускались, если кто-то хотел проползти низом. Охваченные ужасом, люди бормотали заговоры от леших, стремились назад к опушке, но ветви сплетались, преграждая путь, вершины заслоняли небо. Только когда, потеряв всякое самообладание, человек начинал с криком рубить топором направо и налево, лес соглашался его выпустить: в этом случае местные лешии верили, что смутьян больше не посмеет потревожить их покой.

К вечеру речевины снова собрались на месте встречи с рарогами. Дружина Боримира посмеивалась в кулаки; теперь Велемог понимал, откуда у них царапины на щеках и синяки под глазами. У него самого лоб был жестоко ободран о сосновую кору, а локоть, защемленный сучьями, так болел, что впору было подвешивать руку к груди. Но князь Велемог не желал признать поражения.

– С нечистью надо бороться не так! – наконец решил он. – Здесь нужен сильный волхв.

– Так поищи его, – посоветовал Боримир, тщательно скрывая свое удовольствие от вида исцарапанного и злого Велемога. – У меня тут есть один старик, но ему этот лес оказался не по зубам. Правда, у него всего-то осталось полтора зуба, и те друг на друга не сходятся! Он попробовал было бормотать и ворожить, да с тех пор лежит в волокуше под шкурой и дрожит.

Почти не слушая насмешливой речи, князь Велемог оглядывался, словно искал средство где-то поблизости от себя. И, как ни странно, нашел. Рядом со Светловоем, не меньше других удрученным неудачей, он заметил бледное лицо чародейки. Это она подлечила Жизнеславу, так что надежды Велемога на скорое вдовство несколько покачнулись. Но раз уж в ней такая сила, то пусть послужит доброму делу!

Встретив его взгляд, чародейка ответила своим, таким прямым и понимающим, что Велемог даже не стал тратить даром слов: Звенила уже знала, чего он от нее хочет.

– Приготовьте хорошего коня для жертвы, – только и сказала она. – Завтра на рассвете я сделаю это. Здесь велика сила Макоши, но Перун Праведный сильнее ее. Земля дрёмичей – его земля. Сила его близка мне. Я позову ее.

Велемог вгляделся в лицо чародейки, желая удостовериться, что она действительно так убеждена в своих силах, и невольно вздрогнул. Ему показалось, что чья-то уверенная рука проникла ему в душу, жадной горстью зачерпнула тепла и исчезла, сжав в кулаке добычу. А сам он разом ослабел, ощутил желание поскорее сесть на что-нибудь, а не то откажут ноги.

Пламя костра бросало огненные блики в глаза чародейки, она протянула руки к огню, как будто хотела набрать про запас тепла. В ее лице пробегали мелкие судороги, как рябь по воде; она смотрела в огонь и видела там те же Глаза Тьмы, что далекой зимней ночью впервые указали ей путь. Теперь Вела должна исполнить обещания.

* * *

Ночью Светловой спал плохо и проснулся от отблесков костра, пробегавших по лицу. Весь стан речевинов и рарогов, расположившийся над берегом Краены, уже поднялся, но обычного утреннего оживления не было заметно. Все с тревогой ждали, что выйдет из поединка Звенилы с колдовским лесом.

Чародейка стояла возле костра и смотрела в пламя, как будто выжидая знака. Позади нее два отрока держали коня, выбранного в жертву. Светловой отвернулся: он не выносил вида кровавых жертвоприношений, которых требует Перун. Понятно, что от племени дрёмичей, почитающих его превыше других богов, не приходится ждать ничего хорошего. Вдруг Светловой вспомнил, что сама Звенила родом из дрёмичей, и его охватило неприятное чувство, словно он обнаружил рядом с собой змею, которая уже давно могла укусить. Но что было делать? Без Звенилы речевины не пройдут к святилищу и поход окажется почти напрасным, а сам Светловой без нее никогда на найдет Чашу Судеб и не увидит богиню весны.

А Звенила тем временем принялась за ворожбу. Протягивая огню полные горсти жертвенной крови, она громко выкрикивала, выпучив огромные черные глаза:

Изыди, слово, из уст моих,

Как гром сильный с камением!

Изыди, дух, из уст моих,

Как буен ветер, могучий вихрь!

Лети, дух мой, к Перуну Громовику,

Говори, слово мое:

Ты создай, Перуне, тучу темную,

Тучу грозную, каменную,

Огненную и пламенную;

Спусти из той тучи сильный гром,

Спусти молнию с частым дождичком!

Звенила бросала кровь в огонь, бросала в сторону колдовского леса, колотила в умбон щита, призывая гром. Ни у кого из речевинов или рарогов не хватило духу помогать чародейке чужого племени, отроки старались отойти подальше от нее и держались тихо; казалось, над Краеной нет никого, кроме неистовой чародейки и колдовского леса, тихо шумящего в предчувствии гибели.

И призывы ее были услышаны: издалека, из-за Синей Межи, докатился гулкий, глухой раскат грома. Огромное черно-синее облако сгущалось на глазах, внутри него зашевелились багровые отблески, закипели, наполняя все облако пламенем. Ужас сковал человеческие сердца, отроки пятились все дальше, нашаривали обереги, бормотали призывы к чурам. А Звенила все кричала, прыгая вокруг костра как безумная:

Летит грозная громовая стрела!

И как от той стрелы бежит всякий дух,

И лесной, и водяной, и ветряной,

Так и морок сей пусть бежит!

Пусть в прах и дым летит,

А на пути вовек не стоит!

Новый удар грома потряс облака над самой Краеной; подняв голову к пламенеющему облаку, чародейка еще что-то кричала, но слов уже нельзя было разобрать. С небес сорвался буйный ветер, завыл и загудел, ломая верхушки деревьев, и колдовской лес отозвался криком сотен голосов. Не помня себя, отроки валились на землю, закрывали головы руками, прикрывались щитами, стараясь ничего не видеть и не слышать.

Из грозового облака вырвался огненный шар и ринулся к земле; над самым лесом он с треском развернулся в густую, ветвистую, бело-золотистого накала молнию, и молния ударила в лес. Те, у кого еще достало духа не закрыть глаз, ожидали страшного пожара. Но лес лишь содрогнулся, на миг скрылся в дымном сером облаке. А потом облако опало, и на его месте не осталось ничего. Не было огня, не было и леса. Высокие стволы, трухлявые буреломы, густые кусты исчезли без следа, не оставив даже пепла. Растаяли, как морок. А может, это морок и был?

Открыв глаза, Светловой обнаружил, что