так что серый ободок вокруг них был едва заметен; она как будто всматривалась во что-то далекое, радостное и ясно видела дорогу к цели. Один вид ее убеждал безо всяких слов, и Светловой повеселел, поверив ей. Он должен был верить хоть кому-нибудь, а без этого он не смог бы жить.

И Светловой отправился в поход с такой готовностью, какой Велемог от сына никак не ждал. Медвежий велик день они встретили уже в самом нижнем течении Истира, где была назначена переправа. Истир, отец всех говорлинских рек, раньше всех освобождался ото льда; переправа в самом широком месте, где разлившаяся река походила на море, была весьма опасна, но обещала наибольший успех внезапному нападению. Но и оказавшись на дрёмических землях, Светловой меньше всего думал о войне. Едучи в ратном строю, он почти не опускал глаз от неба, выискивая там признаки наступившей весны. Его зимняя задумчивость сменилась бодростью и ожиданием.

Увлеченный блаженством мечтания, Светловой едва замечал длинные переходы по неудобным раскисшим дорогам, холодные ночи под открытым небом или в тесных душных клетях редких поселений. В нескольких битвах, в которых речевины захватили два дрёмических городка и безуспешно пытались взять Краенец, Светловой не слишком отличился: ему трудно было набраться ратного духа, когда вся душа его была занята мыслями о любви.

Двигаясь вниз по Краене, войско речевинов со дня на день ждало встречи с Держимиром. Несомненно, он уже знает, что за гости пожаловали на его землю, а в трусости его не обвинял даже недоброжелатель Велемог. А весна меж тем, не желая ничего знать о войне и смерти, укреплялась в своих правах: морозов и снегопадов больше не было, в полдень солнечные лучи казались горячими и плавили снег на лесных полянках. Леля была все ближе, и Светловой с радостью встречал взглядом каждую березку, вспоминая, как в Купалу Леля вышла к нему из березы. В свежем упругом ветре навстречу ему летел запах оттаявшей мокрой земли, еловой хвои, горьковатый дух дубовой коры. Солнечный луч бил прямо в глаза Светловою, словно сама Леля ради забавы пустила его. Стоило ему закрыть глаза, как в солнечном пламени колебалась легчайшая, невесомая фигура, сам образ света и пробуждения… Она уже была близко, Светловой всем существом ощущал ее присутствие. Ему хотелось протянуть руки и поймать в объятия свою мечту, ставшую единственным смыслом его жизни. Они исполнил условие, открытое Велой в ночь нового года: он забыл все, забыл род, племя и себя самого.

Однажды в середине дневного перехода речевинская дружина наткнулась на отряд с рарожскими соколами на щитах. Велемог поскакал навстречу, вгляделся и вдруг переменился в лице.

– Я не верю своим глазам! – с негодованием воскликнул он. – Тебя ли я вижу, Боримир Предиборич? Или это блазень морочит меня?

Светловой не успел даже удивиться, почему его отец, обычно сдержанный и владеющий собой, сейчас так неучтив. Ответ того, к кому он обращался, был не более вежлив.

– Мороки и блазни путают кого-то другого! – раздался резкий голос с заметным рарожским выговором, и Светловой увидел во главе отряда молодого всадника.

Над его головой поблескивал шитый золотом прапорец на тонком древке, указывая на то, что это и есть вождь. Тонкое лицо с острыми прямыми чертами было довольно красиво, но зеленоватые глаза смотрели холодно и требовательно. Выражение надменности говорило о привычке повелевать, которую пытались привить и Светловою – увы, безуспешно. Видно, при зарождении духа Мать Всего Сущего не пожалела солнца и огня, отчего Боримир сын Предибора стал бесстрашен и гневлив.

– Мороки путают меня и мою дружину! – продолжал князь рарогов, подъехав ближе к Велемогу. – Да, я помню наш уговор и был бы рад его выполнить. Но к святилищу нет дороги!

– Как – нет дороги! – с трудом сдерживая возмущение, отозвался Велемог. – Твое промедление может погубить весь наш поход. Или ты хочешь, чтобы Держимир успел к святилищу раньше нас? Ты хочешь, чтобы он отослал и княжну, и чашу в глубь своей земли? Ты хочешь идти за ними до самого Прямичева?

– Я хочу быстрее покончить со всем этим! – резко ответил Боримир, едва дождавшись конца речи Велемога, чтобы не перебивать старшего. – Но к святилищу нет дороги! Если ты знаешь ее – покажи! – И он гневно махнул свернутой плетью.

– Дорога начинается от устья Пряжи! – с показной четкостью стал объяснять Велемог. – Ее легко найдет и ребенок…

– Значит, ты уже миновал ее! – с издевкой ответил Боримир. – И мог бы ждать меня в условленном месте, а не ехать навстречу! Или ты боялся, как бы твоя невеста не пробыла в моих руках слишком долго?

Слова о невесте Велемог пропустил пока что мимо ушей, потому что начало этой речи было ему совсем непонятно.

– Как – миновал? – повторил он. – Не хочешь ли ты сказать, что я оставил устье Пряжи за спиной?

Он оглянулся, точно не доверял своей памяти об оставленной позади дороге. Боримир усмехнулся. Среди тяжкой досады, которую ему причинил это поход, он наконец нашел утешение: Велемог выглядел в этих проклятых Свентовидом местах таким же дураком, если не больше.

Позади себя Велемог увидел часть леса, вдоль которого они ехали, а устье Пряжи находилось в долине, которая ждала впереди. И только сейчас ему показалось, что они едут вдоль леса как-то очень долго и долина уже давно должна была показаться.

– Мы утром проехали какую-то речку, – сказал Светловой, еще не очень понимая, к чьей чести послужит это наблюдение.

Он совсем не знал этих мест и не видел в протяженности леса ничего странного. И речевинские северные земли на том берегу Истира, и дрёмические на этом были очень мало заселены, и день пути по безлюдному лесу вовсе не был чем-то удивительным.

– Это и была Пряжа! – насмешливо сказал князь Боримир, не удостоив даже взглядом Светловоя, с которым совсем не считался, и обращаясь к одному Велемогу. – Этот лес вырос за несколько ночей, пока мы сюда шли. А может быть, упал с небес! В прошлом году его не было!

– Это верно, Обета слышит! – подтвердил коренастый мужчина с короткой бородой.

Должно быть, он служил рарогам проводником.

– А пойти вдоль Пряжи через лес вы не могли, раз уж он вырос? – с раздражением отозвался Велемог, еще не зная, как ко всему этому отнестись и принимать ли на веру.

– Попробуй-ка сам! – ответил Боримир, загадочно сузив свои зеленые глаза.

И речевины попробовали. Нетерпение Велемога поскорее добраться до обиталища Дарованы толкнуло бы его и на более трудные препятствия, чем этот лес. До самого вечера дружина пыталась пройти то вдоль русла Пряжи, то напрямик. Но мало кому удалось отойти от опушки дальше чем