— Трое в живых остались, всеблагой отец! — быстро затараторил Тимоха, словно боясь, что его прервут. — Сам кун Абашев с сынком своим Устином, да недошлёпок один, что при замке княжьем обучался. Имя не скажу. Маги наособицу шли. С нами не мешались.

Да ну! Неужто Гонда! Я даже рот раскрыл от изумления. Вот это подарочек! В замке правда ещё двое будущих адептов воды обучаются, но таких совпадений просто не бывает! Он это! К гадалке не ходи, он! А день то задался! Теперь, если что, и подыхать не так обидно будет!

Сзади сдавленно охнули и, обернувшись, я встретился с округлившимися глазами Лузги. Рядом озадаченно чесал голову Марк. По всему видать, к такому же выводу, что и я пришли.

— И куда же они подевались, коль живы остались? — продолжил допрос жрец.

— Так обойти они силки эти проклятые решили, всеблагой отец, — голос Миколы вновь наполнился слезами. — Как господине кун яра Бакая убил, так в обход и пошли. В ту арку, что рядом с вами. Только я их впереди не видел.

— И не увидишь, — не сдержавшись, злорадно съязвил я и, повернувшись к Никонту, объясни: — Справа те твари мажески, всеблагой отец, от которых я в прошлый раз чудом спасся. Нету больше куна Абашева! Ну и тех, кто с ним был, — я, оглянувшись, подмигнул побледневшему Лузге, — тоже нет!

— Как ты спасся, я помню, — сердито пожевал губами жрец. — Вот только ты баял, что сквозь эту пелену пройти сумел. Так почему тогда, вой застрял? — глаза Никонта подозрительно сощурились. — Аль лукавить в чём со мной удумал?

— Так и я о том твержу, всеблагой отец! — оживился Путята, оскалив зубы. — Поспрошать бы этого недошлёпка надо. С пристрастием. Дозволь. Я всю подноготную из него вытрясу!

— Ну что же. Видимо по–другому с этим приспешником Лишнего не договорится. Ты ведь сможешь поспрошать его поаккуратней, Путята? Так, чтобы он дальше идти потом смог? — Никонт искривил губы в язвительной улыбке. — Он нам во дворце мажеском ещё шибко нужен будет.

— А то! — начал надвигаться на меня Путята. — Он до дворца и без пальцев на руках дойти сможет.

Я затравленно оглянулся. Сзади дорогу перегородил Невзор, от арки надвигался Мартын.

— Надо ли, всеблагой отец? — неожиданно выступил на мою защиту Ратмир. — Как бы беды не вышло?

— Надо! — поджав губы, мотнул головой жрец. — Не видишь разве? Не пройти нам через пелену! Вон вой так застрял, что даже верёвкой вытянуть не смогли! Тебя ведь пытались вытянуть оттуда? — Никонт раздражённо наморщился, пытаясь вспомнить имя юноши. — Как там бишь тебя кличут, вой?

— Пытались, всеблагой отец! — вновь запричитал незадачливый пленник. — Тимоха я! Не бросайте, всеблагой отец!

— Так то! — подытожил жрец, больше не обращая внимания на крики воина. — Не пройти нам тут. Солгал этот недомерок! Ты понимаешь?! Он мне посмел солгать! — Никонт уже орал, брызгая во все стороны слюной. — А сколько ещё в твоих словах было лжи?! Отвечай?! — надвинулся на меня ополоумевший старик. — Пока Путята тебе кишки на меч не намотал!

Громкая пощёчина обожгла щёку похлеще кипятка. Я вскинулся, чувствуя как вырвавшееся наружу бешенство, напрочь смывает накативший страх. Сердце гулко застучало, норовя вырваться из груди, на глаза накатила багровая полоса. Я уже не видел никого вокруг себя и мерзкого старика: Путята; протянувший ко мне руки, что–то почувствовавший Ратмир, потянувшийся к поясу; шустро убравшийся из–за спины жреца Матвей; вои, кинувшиеся ко мне с двух сторон. Все они исчезли, выкинутые за задворки моего сознания. Здесь и сейчас, были только я и обнаглевший прислужник мерзкой троицы, посмевший унизить меня. Меня!!!

Я ухнул в изнанку. Энергия хлынула в тело сплошной волной, бешеным вихрем закручиваясь над головой. Кристалл в груди буквально закипел, не справляясь с огромными магическими потоками, мгновенно заполнившими его до краёв. Я закричал, норовя разорвать пальцами пылающую грудь. И тут же на голову, словно ушат с ледяной водой вылили. Быстрым мысленным росчерком невидимого пера, я начал выводить перед собой изящные строчки рун. Неизвестных и в тоже время до боли знакомых. Магический поток схлынул, боль почти прошла, руны мгновенно ярко запылали, ослепляя. Повелительный взмах руки и жрец отшатнулся, подавившись собственным криком.

Брызнул во все стороны каменной крошкой Никонтовский кристалл, осыпались чёрной пылью дорогие амулеты. Несколько мгновений бывший жрец ещё стоял, словно отказываясь верить в собственную гибель, а затем рухнул на дорогу нескладной сломанной куклой. И следом опять накатила боль, буквально выкручивая кости. Я что–то закричал, схватившись руками за грудь. В глаза ударила тьма, отправляя в пучину беспамятства.

* * *

Шли осторожно, никуда не спеша. Невронд своё дело знал, и отряд вёл по–походному, с оглядкой. Четверо воев впереди в головном дозоре, четверо сзади. Идут не кучно, по парам разбитые. Двое спереди мечи наготове держат, круглыми щитами грудь прикрывая, двое арбалеты заряженные из рук не выпускают. Да и сам Невронд меч в ножны не убирал, зорко посматривая по сторонам. Герхард, шагавший рядом, одобрительно покосился на десятника. Стережётся Невронд. Вроде и дорога впереди Вельдом и людишками Никонта проторенная, а всё одно стережётся! И правильно! Проклятый город он такой. Одно место может веками не меняться, а в другом, что не день, то новую гадость встретишь. Да и про того же Ратмира, что впереди сейчас ногами дорогу месит, забывать нельзя. Поди, догадайся, в какой момент он каверзу устроить задумает. Ратмира Герхард знал хорошо. Доводилось встречаться. Поэтому точно знал, что подручник сакского отца–приора дураком не был. И без плана, как со жреческим отрядом разделаться, в город асуров не пошёл бы.

— Мастер, — сунулся к Герхарду толстый маг, держа в руках большой чашеобразный камень, мерцающий холодным синим светом. — Они остановились. Видимо до пелены добрались.

— Может и добрались, Ганиус.

Адепт воды покосился на чашу в руках толстяка. «Око сущности “ лгать не могло. Последний великий артефакт и создан то был великим Афронием лишь для одной цели. Державший его в руках мог точно знать, где находится перевёртыш. И никакие заклинания и амулеты этому помешать не могли. Не то, что камешек, которым отец Яхим в палатке пользовался. Выкинул его брата близнеца и всё; ищи зайчишку в бору дремучем. Тут же всё на саму сущность стёртого мага завязано, частичку ауры которого и подхватил будущий перевёртыш. От такого и под землёй не скроешься. Одно спасение. Бежать. Больше чем на один дневной переход, силы артефакта уже не хватает. Собственно говоря, по–хорошему, эту чашу должен был нести он сам. Вот только больно тяжела и громоздка. Умаешься, пока до дворца дойдёшь. Пусть уж лучше этот толстый боров попотеет. Да и руки, опять же, лучше свободными иметь. В бою промедление равносильно смертному приговору. Никто не станет ждать, пока ты камушек на землю положишь и к обороне изготовишься. Враз или схарчат, или голову чем–нибудь тяжёлым проломят.

— А ежели они сквозь неё пройдут, мастер? — не унимался Ганиус. — Тогда как? Известно же, что через неё только перевёртышу прорваться под силу. Он людишек Никонтовых переведёт, — в голосе толстяка засквозила нешуточная обида, — а нам как? В обход? По дорогам неведомым, исчадий мажеских полным!