Вернувшись в Багдад, Гертруда пошла к королю на чай и подумала, что ей в конечном счете повезло:

«Я вернулась обратно с убеждением, что мы – единственная арабская провинция, ставшая на правильный путь, и что если мы здесь провалимся, это будет конец арабским надеждам. [Король] был в высшей степени любезен и очарователен. Как хорошо, что это он, а не Абдулла! Бывают трудности в работе с существом столь чувствительным и напряженным, но его тонкость, жизненная сила и удивительная широта взглядов компенсируют все».

В конечном счете Хусейн свалился потом на Абдуллу и Трансиорданию, а не на Фейсала и Ирак. Оказавшись там, он тут же начал кампанию против почтительного отношения Абдуллы к британцам и к возглавляемому сионистами правительству Иерусалима. Абдулла, получающий от Лондона субсидию в размере 150 тысяч фунтов в год, нуждался в британской поддержке, в том числе и для того, чтобы отбиваться от Ибн Сауда. Между отцом и сыном произошел спор. Изгнанный снова, шериф Хусейн поселился на своей яхте, сперва в Красном море, где стоял возле Акабы, пока его оттуда не попросили, потом в Средиземном. Несчастья этого хашимита начинали напоминать лихо закрученный сюжет оперетты. «Родственники короля, по всей видимости, плавают по Красному морю как целая стая “летучих голландцев”», – едко написала Гертруда.

Сэр Рональд Сторрс со своим невероятным даром появляться там, где нужен, спас положение, найдя для Хусейна дворец на острове Кипр, где был в то время губернатором. Там Хусейн и прожил в изгнании остаток своих дней. А Ибн Сауд тем временем принял трон Хиджаза с благочестивой неохотой, уступив лишь «настояниям народа».

Цель Лозаннского мирного договора 1923 года заключалась в том, чтобы окончательно установить условия мира между союзниками и Турцией. Почти сразу же он был нарушен, и Кокс два месяца потерял в Константинополе, пытаясь достичь соглашения. Пока Лига Наций не спеша занималась созданием пограничной комиссии для урегулирования разногласий между Турцией и Ираком, турки нарушили традиционную границу и разорили земли ассирийцев. «Мы в неудобной позиции, – писала Гертруда в сентябре 1924 года, – не знаем даже, воюем мы или нет. В пределах наших административных границ находится триста тысяч турецких регулярных войск, которые убивают наших ассирийцев, те снова бегут, спасаясь… А тем временем правительство его величества молчит про это, и в Женеве идут переговоры как ни в чем не бывало».

Пройдет семь лет после конца войны, и только тогда Лига Наций придет к решению, что Мосульский вилайет Турции возвращен не будет. А пока иракскому правительству безнадежно не хватало войск, и британские политические агенты стояли почти в одиночку против восстаний племен и турецкой агрессии. Черчилль сомневался по поводу судьбы севера. В 1921 году он отдал приказ об оставлении Мосула, а потом на каирской конференции сообщал, что курдам нужно дать возможность самим определять свое будущее. Кокс выполнил приказ и послал предсказуемый ответ, который ответом не был: Сулеймания во всем этом деле принимать участие отказывается, Киркук хочет курдской независимости, но не может определить, что она будет значить, кроме того, что не иметь ничего общего с Сулейманией. Гертруда комментировала так:

«Эрбиль и курдские районы вокруг Мосула присоединяются, понимая, что их политическое и экономическое благополучие связано с Мосулом. Они… получат определенные привилегии… Некоторые просят, чтобы все школьное обучение велось на курдском языке – разумное условие, если бы не то, что никаких курдских учителей нет, а обучить их можно только на арабском, поскольку курдских книг не существует».

Мало было курдов, хоть как-то склонных к национальному лидерству. Выдвинула себя только одна семья – шейха Мухаммада. Ему дважды разрешали формировать правительства в Сулеймании, и дважды он воспользовался турецкой поддержкой, чтобы затеять бунт против Ирака. В наказание ВВС разбомбили его базу, и он был изгнан в 1924 году. Гертруда заметила, что его поздравительные открытки, подписанные «Король Курдистана», вряд ли работали на пользу его делу.

Фейсал инициировал сдерживающую операцию, послав в Мосул Заида в сопровождении опытного капитана Клейтона, создав там северный шерифский двор и пообещав, пока турки собирались у границы, что, как только границы будут установлены, он гарантирует курдам региональное самоуправление в пределах Ирака. Он также пообещал землю и самоуправление тем ассирийцам, которые лишились своих домов. «Возможно, турецкая угроза окажет сильное влияние на формирование нас как нации», – писала Гертруда.

В своей ежедневной работе, а также из-за случающихся разногласий с королем Гертруда стала ближе к его советнику, Кинахану Корнуоллису. Хусейну и его сыновьям Корнуоллис был знаком с начала Арабского восстания. Фейсал, будучи в Сирии, специально просил назначить его своим личным советником. Корнуоллис всю свою дальнейшую карьеру посвятил королю. По мнению Лоуренса, он мог «месяцами быть горячее, чем другие, в раскаленном добела состоянии, и при этом выглядеть холодным и жестким». С первой встречи Гертруда его оценила как «надежнейшего помощника». По совпадению, жену его тоже звали Гертрудой, и она была с ним в Ираке, но их редко видели вместе. Корнуоллис со своей стороны быстро определил выдающиеся способности восточного секретаря и почти сразу предложил ей работу в новой иракской администрации как начальника секретной службы министерства внутренних дел. Гертруда улыбнулась и ответила, что вряд ли может оставить сэра Перси. Возможно, она добавила, что как правительственный служащий Ирака была бы вынуждена отказаться от своего специального статуса связующего звена с королем.

Более тесная дружба Гертруды и Корнуоллиса началась перед Рождеством 1922 года, когда она, вернувшись из офиса, застала повара и своего слугу по имени Зайа в кухне, посреди моря битой посуды, занятых смертельной схваткой за нож для мяса. «Я сделала им строгий выговор за празднование Рождества в столь неподходящей манере. Мари не было дома, и я ужинала одна, занятая грустной думой о том, как мне реорганизовать свое хозяйство».

К концу месяца конфликт между Зайей и поваром разъяснился.

«Прошлую неделю я провела в остром дискомфорте по случаю того, что Зайа помирился с поваром настолько, что женится на его дочери. Это меньшее неудобство, чем когда они лупят друг друга по голове, но когда Зайа жених, а повар готовит свадебную трапезу, здесь некому ни готовить, ни подавать. Я себе выписала ордер на постой к мистеру Корнуоллису и сэру Эйлмеру…»

Дружба Гертруды и Корнуоллиса строилась на их похожести и общей лояльности, заинтересованности, даже любви к королю. Они подробно обсуждали его характер в обеденный перерыв и, бывая на многих общественных мероприятиях, устраиваемых королем, часто проводили вместе вечера на уик-эндах, на званых ужинах, бывали на охоте, на карточных играх – король любил бридж и девятку – и на обычных купальных пикниках у реки.

Гертруде все больше и больше нравились прохлада и жизнерадостность плавания, и пикники бывали для нее самыми счастливыми моментами. Она поддразнивала короля за его не очень хорошее умение плавать. Гертруда переодевалась под фиговыми деревьями, угощаясь спелыми фруктами, пока вытирала волосы, потом выходила есть жаренную на костре рыбу под тамарисками. Она говорила, что это бывала единственная по-настоящему приятная трапеза на неделе.