— Что это, черт возьми?

Клер подошла и встала рядом, на ее лице отразилась тревога:

— Андреас, все считали тебя погибшим. Не было ни одного наследника, который бы заявил о своих правах на собственность. В берлинском сообществе Рода собирались провести аукцион…

— Но эта земля принадлежала мне, — голос Андреаса дрогнул. — Здесь был мой дом.

— Я знаю, — поспешно сказала Клер. — И я не могла допустить, чтобы ее продали с молотка. Несколько недель назад, во время организованного здесь богослужения в память о тебе и твоей погибшей семье, я узнала, что наследники не объявились, и тогда я купила землю. Об этом никто не знает. Я хотела сделать на ней нечто особенное. Своего рода мемориальный парк, тихий и уютный.

Андреас смотрел на эскиз парка: небольшие искусственные пруды, аккуратные цветочные клумбы, замысловатая сеть дорожек. Планировка была великолепной. Просто идеальной.

Клер сделала это… ради него.

Он был поражен. Шокирован до немоты.

— Возможно, я взялась не за свое дело, — продолжала Клер. — Прости. Но я не могла смириться с мыслью, что твой дом, где ты жил с родственниками, будет продан как обычный лот и память сотрется. Мне это казалось неправильным. А тебе, может быть, кажется неправильным то, что сделала я.

Андреас молча стоял и смотрел на эскиз парка. Мало сказать, что он был удивлен состраданием, проявленным к нему Клер. Он был тронут до глубины души, чего с ним практически никогда не случалось. Он смотрел на эскиз и видел, с какой заботой была продумана каждая деталь.

Это было сделано для него, в память о его погибшей семье.

Медленно он повернулся к Клер, и, вероятно, на его лице застыло такое выражение, что та попятилась.

«Хорошо, — подумал он, — очень хорошо, пусть отойдет еще дальше».

Потому что ему нестерпимо хотелось только одного: сжать ее в объятиях и замереть в долгом поцелуе, насколько хватит дыхания.

Но она была связана кровными узами с Вильгельмом Ротом.

С его заклятым врагом.

А он был опасен, голод томил так, что он терял разум и самоконтроль. Если он прикоснется к Клер, то не сможет остановиться. Если когда-то ему случалось проявить благородство, огненная сила, проснувшаяся три месяца назад, выжгла в нем это качество дотла, и сейчас он был опасен для Клер как никогда.

— Я должен остаться один, — хрипло прорычал Андреас.

Он действительно хотел остаться один и не видеть Клер. Не вспоминать тот короткий, но незабываемый отрезок времени, когда они были вместе. Не чувствовать, как его тело и его сердце, не желавшее подчиняться воле, откликались на ее присутствие.

Андреасу хотелось отвести глаза и не смотреть на нее, когда Клер с выражением заботы и нежности на лице приблизилась к нему и протянула руку, словно собиралась прикоснуться — сделать именно то, чего он так страстно желал всем своим существом.

Пульс учащенно бился, от желания рот наполнился слюной, член ощутимо твердел.

Их разделял всего шаг. Андреас затаил дыхание, когда Клер тронула ладонью его грудь.

— Андре, прости, я не хотела ничего плохого…

— Убирайся отсюда, Клер! — Сквозь обнажившиеся клыки он с шипением втянул в себя воздух. — Немедленно, черт тебя побери!

Она оцепенела от его злобного рыка, отпрянула, словно боялась, что он ее ударит. Заморгала, безмолвно открывая рот, но так ничего и не сказала, развернулась и поспешно вышла из комнаты. Удостоверившись, что она ушла, Андреас подошел к двери и плотно закрыл створку, убеждая себя, что без Клер ему станет легче. Он надеялся, что она, подчиняясь здравому смыслу и благоразумию, покинет дом и убежит от него подальше.

Андреас молил Бога, чтобы ему хватило сил не пуститься за ней следом, дотерпеть до захода солнца и удовлетворить свой голод с кем угодно, только не с ней.

Бостон, Массачусетс

Лукан Торн прижался губами к теплой нежной шее своей Подруги по Крови. Они стояли в гостиной их личных апартаментов в подземном бункере Ордена, и ему никак не хотелось выпускать ее из объятий. Хотя долг главы Ордена воинов Рода требовал прервать минуты сладкого наслаждения. Он провел кончиком языка по темной метке за ее левым ухом — несколько минут назад именно в этом месте его клыки впились в ее плоть, когда они с Габриэллой занимались любовью.

— Если он снова займет вертикальную позицию, — прошептала Габриэлла, — мы до утра отсюда не выйдем.

Лукан заворчал, продолжая языком щекотать ее шею:

— Неплохая идея. Когда ты рядом, держать его вертикально нетрудно.

— Ты ужасный. Знаешь об этом?

Он прикусил мочку ее уха и отпустил.

— Двадцать минут назад в душе ты говорила мне другие слова. И до этого, в постели, когда крепко сжимала меня бедрами. Тогда я тебе не казался ужасным. Ты выкрикивала мое имя, содрогаясь в оргазме, и умоляла не останавливаться. — Лукан даже не пытался скрыть торжество своей мужской природы, оно было слишком очевидно — обнаженные клыки и эрекция. Под серой футболкой он чувствовал пульсацию дермаглифов, откликавшихся игрой цветов на его возбуждение. — Мне показалось или ты действительно назвала меня «мой сексуальный бог»?

— Самоуверенный эгоист! — нахмурившись, сказала Габриэлла, но Лукан видел веселые искорки в ее глазах.

Ее тихий смех плавно перешел в глубокий чувственный вздох, когда острые кончики клыков прочертили линии по изгибу ее плеча. Он запустил руку в ее густые рыжие волосы, и она повернула голову набок, подставляя ему шею, пальцами впиваясь в его плечи. Второй рукой он скользнул под футболку, затем под тесемки ее спортивных брюк. По телу Габриэллы пробежала дрожь: Лукан провел кончиком языка по ее шее. Она застонала, когда пальцы Лукана раздвинули нежные складочки. Там все еще было восхитительно влажно, горячо и притягательно.

— Лукан, — выдохнула Габриэлла, — о боже…

— Да, так лучше, — чуть слышно пророкотал Лукам ловя губами ее губы и быстро доводя до оргазма.

Судорога в теле угасла, и Габриэлла посмотрела на него чуть затуманенными, наполненными сладкой негой глазами:

— Твое эго безгранично.

Лукан вздернул бровь и усмехнулся:

— Не буду с этим спорить.

С притворным недовольством округлив глаза, Габриэлла взяла его за руку и направилась к дверям апартаментов. Лукан мог бы остаться с ней в постели на всю ночь, он не уставал заниматься с ней любовью, не уставал доставлять ей радость и наслаждение. Но ночь была временем активных действий не только для воинов Ордена, но и для их подруг, доказавших, что они могут быть незаменимыми помощницами в борьбе со злом, о котором знали немногие и которое, расползаясь по земле, по всем признакам стремилось к одной цели — тотальной войне.