вполголоса выругался.

– Что там? – с тревогой спросил Никита, по-прежнему не решаясь выглянуть наружу.

– Ничего особенного, – ответил Егор, скривив лицо в хмурой, напряжённой гримасе, – кроме того, что этот хмырь, кажется, всерьёз намылился к нам в гости.

Услышав это мало обнадёживающее сообщение, Никита вздрогнул, как от удара током, и, преодолев наконец свою робость, перегнулся через подоконник и посмотрел вниз, на тускло белевшую в слабом отсвете луны поверхность надвходного навеса, скрывавшего от его взора дверь в подъезд и того, кто там сейчас находился, ничем, впрочем, не выдавая пока что своего присутствия.

– Где он? – прошептал Никита, тщетно пытаясь унять учащённое сердцебиение и всё усиливавшуюся дрожь во всём теле.

– Там, под козырьком.

– А что он там делает?

Егор досадливо поморщился.

– Откуда ж я знаю – я сквозь предметы видеть не могу… Но, думаю, мы это сейчас узнаем, – присовокупил он, устремив вниз сосредоточенный, исполненный напряжённого ожидания взгляд.

И они действительно узнали это в следующее же мгновение, когда окружающую мёртвую тишину потряс раздавшийся внизу, у входа в подъезд, мощнейший удар, отзвуки которого разнеслись по всему двору, гулко отдались от стен соседних домов и понемногу заглохли.

В наступившем вновь немом, свинцовом безмолвии послышался спустя несколько секунд приглушённый, дрожащий голос Никиты:

– Что это?

– Он ломает дверь! – холодным, бесстрастным тоном объявил Егор, судорожно стиснув зубы и сдвинув брови к переносице.

– Зачем?!

Егор проигнорировал этот нелепый вопрос и стал внимательно прислушиваться к донёсшимся снизу шорохам, возне, сопению, то более, то менее громким и явственным стукам и скрипам. Затем раздался резкий, пронзительный металлический скрежет и лязг, после чего снова, на этот раз окончательно, воцарилась гробовая, давящая тишина, а густую тьму, расстилавшуюся у подъезда, вдруг прорезала тонкая, чуть размытая полоска неяркого желтоватого света.

– Всё! Пиши пропало: он высадил дверь! – сдавленным, хрипловатым от волнения голосом проговорил Егор, чутко вслушиваясь в наступившее после недавнего оглушительного грохота глубокое затишье и не отрывая глаз от растянувшейся по земле узкой светлой ленты, выбившейся наружу из освещённого подъезда через опустевший дверной проём.

И он увидел и услышал то, чего с трепетом в сердце ожидал: мелькнувший в распростёртом напротив входа тусклом световом пятне громадный тёмно-серый силуэт и тяжёлые глухие шаги, постепенно замиравшие в глубине подъезда и вскоре стихшие.

Всё отлично поняв и мгновенно осознав всю меру грозившей им страшной опасности, Егор, не говоря ни слова, лишь издав горлом короткий рычащий звук, оттолкнулся от подоконника и почти бегом кинулся в прихожую, где припал ухом к входной двери и замер.

Никита же, ошарашенный, оторопелый, с мертвенно бледным, перекосившимся лицом, плёлся за ним следом и заплетающимся, как у пьяного, языком повторял:

– Что же делать, Егор? Что ж нам делать-то, а?..

– Тихо! – прикрикнул на него Егор и опять приник к двери. И, не слишком напрягая слух, сразу же уловил доносившиеся с нижней части лестничной клетки, с первого этажа, размеренные грузные шаги.

Он отстранился от двери, включил в прихожей свет и, не обращая внимания на причитания и стоны товарища, на мгновение задумался. Потом, видимо приняв какое-то решение, тряхнул головой и вскинул глаза на приятеля.

– У тебя есть верёвка?

Никита изумлённо уставился на него.

– Что?

– Есть у тебя верёвка? – нетерпеливо, повысив голос, повторил Егор.

– Какая ещё верёвка?

– Любая. Обычная, бельевая, бечёвка какая-нибудь – неважно. Главное, чтоб длинная и прочная. Чтоб человека могла выдержать.

Никита растерянно повертел головой.

– Не знаю… не помню… Да и зачем нам сейчас верёвка? – проговорил он с мрачной безнадёжностью в голосе и в потемневших, исказившихся чертах. – Повеситься на ней, что ли?

Егор, понимая, что времени на объяснения и пререкания нету, не стал настаивать и, подумав ещё секунду-другую, кратко и чётко приказал:

– Тащи пылесос.

Никита воззрился на него с ещё большим недоумением.

– Зачем?!

– Волоки сюда пылесос! – не выдержав, рявкнул Егор. – Быстро!

Никита, по-прежнему ничего не понимая, но не задавая больше никаких вопросов, а чисто автоматически подчиняясь решительной команде товарища, опрометью бросился за требуемым.

А Егор вновь приблизил ухо к двери. Тяжкая, гулко раздававшаяся в тиши подъезда поступь незнакомца слышалась всё ближе и отчётливее. Можно было различить также его ровное хрипловатое дыхание, шуршание его одежды, поскрипывание обуви.

Прислушиваясь к этим всё более явственным звукам, не сулившим запертым в квартире друзьям ничего хорошего, бледный, напрягшийся Егор, изо всех сил старавшийся сохранить самообладание и способность трезво рассуждать, блуждал взглядом по прихожей, будто выискивая что-то. Его взор случайно задержался на кроссовках, оставленных им возле обувной полки, и он, недолго думая, надел их.

В этот момент показался наконец Никита, тащивший за собой небольшой чёрный пылесос. Егор тут же приступил к нему, выхватил из его рук пылесос и стал быстрыми, резкими движениями вытягивать из него шнур.

Никита удивлённо, чуть приоткрыв рот, наблюдал за странными действиями приятеля, совершенно не улавливая их смысла и плохо представляя себе их конечный результат. При этом особенное внимание он почему-то обратил на то, что Егор был обут. И, опять не задавая вопросов, но рассудив про себя, что это также, вероятно, для чего-нибудь нужно и ведёт к какой-то пока неведомой, но правильной и спасительной цели, он тоже обулся.

Егор между тем, вытянув из пылесоса весь шнур и прикинув на глаз его длину, коротко распорядился:

– Нож!

Никита бросился на кухню, и за те несколько секунд, что его не было, Егор ясно расслышал, что шаги в подъезде стихли и кто-то остановился на лестничной площадке, возле их квартиры. Совсем рядом, в двух-трёх метрах от него, раздавалось чьё-то шумное хриплое дыхание. Теперь их разделяла только дверь, которая, судя по всему, не могла стать серьёзным препятствием для того, кто стоял за ней.

И спустя мгновение на дверь обрушился такой мощный, сокрушительный удар, что она содрогнулась до основания и жалобно заскрипела, точно от боли и страха. А гул от удара плотной звенящей волной разнёсся по подъезду, прервав, вероятно, мирный сон многих его обитателей и заставив их с интересом прислушаться к происходящему на лестничной клетке.

– Ну где ты там, мать твою?!.. – не своим голосом гаркнул Егор. – Нож сюда, живо!

Никита стрелой влетел в прихожую и дрожащей рукой протянул ему большой, остро отточенный нож с широким блестящим лезвием. Егор схватил его и молниеносным, почти неуловимым для глаз движением резанул у основания шнура, после чего, не теряя ни секунды, бросился на кухню, подбежал к окну и стал привязывать конец шнура к батарее.

Никита, по-прежнему не вполне понимая, что и для чего делает его приятель, да и