Ничего такого. Безупречна. Длинная хлопчатобумажная юбка ине закрывающий плечи темно-синий свитер. И то, и то идеально выглажено. Макияжна месте. Распущенные волосы до лопаток. Обычный мой вид. Ничто не можетоправдать столь пристального внимания.

Решив, что мне померещилось, я направилась в кафе, где мнедружески кивнул работающий в углу Сет. Наконец-то хоть одна нормальная реакция.

У кофеварки эспрессо суетилась новая барменша, и стоило ейувидеть меня, как она чуть не выронила чашки.

— П-п-привет, — заикаясь, выдавила она, окинувменя взглядом с головы до ног.

— Привет, — ответила я.

Эта женщина меня даже не знала. Почему же и она ведет себястоль таинственно?

— Средний мокко с белым шоколадом.

Ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить о своихобязанностях и записать мой заказ. Пробивая чек, она с любопытством спросила:

— Вы Джорджина, верно?

— Хм, да. А что?

— Просто слышала о вас, вот и все.

Больше она ничего не сказала, лишь приготовила и подалакофе. Я взяла чашку, направилась к Сету и уселась напротив него. Барменшапродолжала рассматривать нас с неослабевающим интересом, хотя, встречаясь сомной взглядом, тут же отворачивалась.

— Привет, — сказал Сет, не отрываясь от работы.

— Привет, — ответила я. — Все какие-тостранные сегодня.

— Вот как?

Я тут же узнала отрешенность, в которую он погружается,когда начинает писать. В таком состоянии он становился еще более рассеянным ирастерянным, чем обычно. Суккуб должен быть счастлив, добиваясь от мужчинытакого эффекта.

— Да. Ты ничего не заметил? У меня такое ощущение,будто все вокруг пялятся на меня.

Он покачал головой и, сдерживая зевоту, вновь склонился надклавиатурой:

— Со мной такое тоже бывает. Мне нравится твой свитер.Может, из-за него.

— Может быть.

Растаяв от комплимента, я спорить не стала, хоть и неповерила в его искренность. Не желая больше отвлекать Сета, я встала ипотянулась.

— Надо идти работать.

У эспрессо-бара крутился Энди, один из кассиров.

— Ну вот! — прошипела я Сету. — Видел?

— Что видел?

— Как ухмылялся Энди.

— Он не ухмылялся.

— Ухмылялся. Могу поклясться.

Спускаясь в главный зал, я встретила на лестнице Уоррена,владельца магазина. Этот поразительно красивый мужчина за пятьдесят был моимпоклонником, пока я не пообещала Джерому вернуться к совращению добропорядочныхмужчин. Впрочем, мы с Уорреном ни разу не спали. Учитывая мою текущую массублагопристойных душ, я вроде как пропустила одну случайную, в этом грехенезамеченную.

— Привет, Джорджина.

Я с облегчением вздохнула. Он, по крайней мере, не пожиралменя изумленным взглядом.

— Надо полагать, толковала там наверху с Мортенсеном?

— Да, — призналась я, гадая, подвергнут ли менянаказанию за то, что не приступила к работе сразу.

— Жаль, что тебе пришлось карабкаться по ступенькам. Тыже знаешь, что у нас есть лифт.

Теперь уже я смотрела на него, разинув рот от удивления.Конечно же, у нас есть лифт. Он запускается ключом и используется для клиентов-инвалидови подъема грузов, а иначе почти никогда.

— Да, я знаю.

— Просто хотел убедиться, — подмигнул мне Уоррен ипошел дальше.

Качая головой, я спустилась на первый этаж и села за кассу,отправив Энди обедать. Дженис и Кейси сначала вели себя со мной настороженно,но со временем немного оттаяли. Прочие сотрудники, проходя мимо, по-прежнемубросали на меня изумленные взгляды и то и дело перешептывались, думая, что я незамечаю.

Когда Сет, проходя мимо, сказал мне, что убегает по делам,но позже вернется, я решила, что Бет — она выронила книгу — сейчас в обморокупадет.

— Так, хватит, — воскликнула я, как только ушелСет, — что здесь происходит?

Кейси, Бет и Дженис сконфуженно повернулись ко мне.

— Ей-богу, ничего, Джорджина.

Бет постаралась изобразить подкупающую улыбку. Остальныемолчали с невинными, ангельски кроткими лицами. Я, конечно, ничему этому неповерила. Происходило что-то странное. Более странное, чем обычно. Мнетребовались ответы, и во всем магазине был только один человек, достаточноискренний, чтобы дать их. Закрыв кассу, я кинулась в контору, где сиделпоглощенный компьютером Даг.

Ворвавшись в кабинет, я приготовилась рвать и метать. Онфута на два подпрыгнул от неожиданности, чудом не расплескав кофе изподнесенной к губам чашки. До чего ж у него была потешная рожа, почтивиноватая. Нет сомнений, он опять играл в «Тетрис».

Но вовсе не это сдержало мою тираду. По телу пробежалимурашки — странное ощущение, задевающее особые чувства, присущие лишьбессмертному. Тревожное и непонятное. Будто ногтями скребут по школьной доске.Никогда я такого не чувствовала. Я оглядела комнату, почти ожидая обнаружитьпритаившегося бессмертного, хотя это странное ощущение не походило на то, чтообычно предупреждает меня о присутствии постороннего.

Даг отпил из чашки и поставил ее, взирая на меняневозмутимо-озадаченно.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь, Кинкейд?

Прищурившись, я еще раз быстро, но внимательно осмотрелакабинет, а затем покачала головой. Чувство пропало. Что за черт? Можно былопосчитать его плодом воспаленного воображения, но после более чем тысячелетнейжизни суккубом я как-то сомневалась, что мои бессмертные органы чувств окажутсяжертвой галлюцинаций. Тем не менее, единственным, что можно здесь истолковатькак сверхъестественное или божественное, было совершенное мастерство Дага почасти «Тетриса». Но это, усмехнулась я про себя, скорее достигается тяжкимбессмысленным трудом, чем обращением к какой-либо магии.

Припомнив свой праведный гнев, я выбросила из головы этукратковременную странность и обрушила всю свою ярость на другую странность моейжизни.

— Что, черт возьми, происходит? — захлопнув дверь,возопила я.

— Ты о моем замечательном мастерстве в «Тетрисе»?

— Нет! Обо всех! Почему сегодня все так непонятно сомной обращаются? Пялятся на меня, как на чудище какое.

Сначала Даг смотрел все так же озадаченно, но затем лицо егоосветилось пониманием.

— А-а. Вот оно что. Ты правда не знаешь?

Я придушить его была готова.

— Представь себе, не знаю! Что происходит?

Он порылся в бумагах на столе и поднял экземпляр«Американской тайны»: