Оказывается, его давно уже ждали. Из Бэркана по рации доложили, что он недели полторы как ушел от них, а вот куда пропал, никто не знает. Ясное дело, начался переполох. На поиски уже собирались идти, а тут сам Колька объявляется.

– Вот так мы, брат, и завоевывали тайгу, а вместе с ней и сердца твоих сородичей, – улыбается Николай Иванович и предлагает Ерёме жахнуть еще по одной.

Тот не против. Выпили они.

– Да ты закусил бы, браток, что рукавом-то занюхиваешь? – говорит Волин.

Ерёма, забыв по хмельному делу про вилку, несмелой рукой тянется к колбасе…

Потом они снова курили. Анна Петровна было поморщилась, но и на этот раз ей удалось сдержать себя. Она сидела на диване и одним глазком смотрела телевизор, другим поглядывала на стол: не надо ли чего подложить?

– Вот, говорят, банковское дело – самое тихое и спокойное, – выпуская дым из ноздрей, вновь заговорил Волин. – А оно, сам видишь, как бывало… Ну а я тебе еще не все рассказал. Было нечто и похлеще. В общем, за то время, пока я жил в Средней Нюкже, я, считай, всю тайгу пехом обошел. Иной зверовик мне позавидовал бы. Ну а что делать? Работа…

– Да, работа, – соглашается Савельев. – У каждого она своя. Я вот за зверем хожу, ты деньги считаешь…

Волин кивнул: дескать, верно мыслишь. Мне всю жизнь приходится деньги эти проклятые считать. Рассказал бы я тебе, парень, как мне в свое время пришлось воевать с твоими сородичами из-за этих денег, тогда б тебе еще понятнее стало, что такое быть банковским работником. Это ведь только непосвященный думает, что мы деньги лопатами гребем и ничего не делаем, – нет, брат, зарплата у нас небольшая, зато ответственности хоть отбавляй.

На душе было уютно после выпитого, и Волин от избытка чувств даже глаза закрыл. Они тогда уже пересели с Ерёмой от стола в кресла и теперь отдыхали, посмаливая одну сигарету за другой. Анна Петровна, поняв, что больше не нужна мужикам, ушла возиться на кухню – не весь же вечер дымом дышать.

Время клонилось к вечеру. За окном чуть пригасло, и по комнате забегали солнечные закатные блики. Ерёма уже несколько раз порывался покинуть этот гостеприимный дом и отправиться в гостиницу, в которой жили приезжие делегаты слета, но Волин и не думал его отпускать. Посиди, говорит, еще – ну кто там тебя ждет? Так ведь домой, однако, надо ехать – поезд-то без меня уйдет, пытался сопротивляться парень. Узнав, когда отправляется его поезд, Волин махнул рукой: мол, успеешь. Тут ехать-то всего ничего. Сам-де тебя до автобуса провожу. Вещи, говоришь, у тебя в гостинице? Так и за вещами сходим. Тоже недалеко. Я ведь, мол, в самом центре живу, а это что тебе Рим, где все пути сходятся.

…Вот ведь как оно бывает, находясь в пограничном состоянии между дремой и трезвым восприятием действительности, думает Николай Иванович. Давно ли это было, когда он шастал по тайге с инспекторскими проверками, а вот уже и дети тех оленных людей, с которыми он когда-то был знаком, выросли. Наверное, и они уже своих детей имеют. Интересно, как им там живется сегодня в тайге? Поди, недовольны тем, что железную дорогу к ним ведут. Ну а я… я-то сам был бы доволен, если бы вдруг в мой дом пожаловали незваные гости? Наверное, тоже бы рожу-то скривил. Вот и они паникуют. Правда, вслух об этом не говорят. Вот и Ерёма этот Савельев ничего в адрес стройки плохого не сказал – прочитал по бумажке какие-то там дежурные слова и убежал с трибуны. И другие таежные люди промолчали. А надо было бы сказать. Впрочем, Волин это после выпитого так храбрится, а на самом деле он бы тоже, скорее всего, не стал на их месте возражать: а что толку? Как сказали в Москве, так и будет. Впрочем, это он на себя пиджачок-то примеряет, на человека, которому нужно делать карьеру, а Ерёме-то чего бояться? Его карьера известно какая… Было бы ружьишко да порох, а жизнь он себе сам устроит. Это им, городским, вечно приходится всего бояться, вечно на вытяжку стоять перед начальством. «Фу, какая мерзость!» – подумал Волин и тут же позавидовал этому охотнику Савельеву.

Кстати, он всегда завидовал этим таежным людям. Их воле, их независимому характеру, их особенной близости к природе. Он даже когда-то подумывал о том, чтобы прибиться к оленным людям. Ну втемяшилось в голову – и все тут. От одной красотищи, в которой они живут и дышат, душа запоет. Тут тебе и речка с рыбой, и тайга со зверем всяким. А главное – никто тебе в душу лезть не будет. Живи как вздумается. Тем более тунгусы люди добрые и приветливые. Думал, коли останется, сможет в колхозе бухгалтерию вести. Он ведь помнил, как жаловались ему эти дети природы: дескать, обманывает их государство, покупая у них продукцию по заниженным ценам. И все потому, что они люди неученые по части финансовых дел. Ну а ученые к ним-де в тайгу не едут. Вот Волин и хотел помочь им с этим государством бороться. Хотя он-то знал, что все дело не в государстве, а в этих жуликах из заготконторы – это они надували тунгусов.

Наверное, зря он все-таки не остался тогда в тайге. Жил бы сейчас – в ус не дул, а тут эти бесконечные совещания, бесчисленные директивы, проверки, разносы… А мы еще удивляемся, отчего это век наш таким коротким стал. Да поживи с наше – быстро окочуришься.

Волин вдруг начал припоминать, когда он в последний раз был в тайге, и не вспомнил. Поди, лет двадцать уже прошло, как он выбрался из холодных северных утренников и обосновался в теплых кабинетах. Карьера у него шла неплохо. А ведь ершистым был, занозистым, а таких начальство не любит. Правда, и среди начальников попадаются мудрые головы, которые сквозь пальцы смотрят на все это: лишь бы человек правильный был. А то бездарей-то вон сколько развелось, стульев для них не хватает. И ведь чем, дьяволы, берут!.. Нет, не своими деловыми качествами – этого у них отродясь не было, – просто они умеют задницу своим начальникам лизать. Но Волин и сам никогда этим не занимался, и теперь, когда он получил свой нынешний высокий пост, пытается огородить себя от подхалимов. Успешный начальник, думает он, силен не тем, что его окружают всякие там лизоблюды, а тем, что у него много ершистых, но зато толковых ребят. На которых можно всегда положиться.

И снова память возвращает его в пору, когда он был молодым и сильным мужиком, который, кажется, ничего на свете не боялся. Да, жизнь была не сахар. Что ни день, то новые проблемы. Но это была прекрасная школа для него. Вот только порой перед ровесниками сегодня бывает стыдно, теми, что прошли фронт. Но ведь и он просился – да как просился! И это не его вина, что ему отказали. Работать, сказали, некому в тылу, хороших специалистов нет – всех война мобилизовала. Так что, мол, терпи. И он терпел. За год, бывало, не одну сотню километров по тайге прошлепает. Казалось бы, ну какие там могут быть дела у банковского работника – а вот были. В том же Бэркане ему приходилось не раз бывать. А это ведь у черта на куличках. Ну а дорог не было, транспорта тоже. А тут сверху требуют, чтобы они политику государства в жизнь проводили.

Он помнит, как после войны ездил по тунгусским селам, чтобы проверить, как там коренное население использует денежные ссуды, которые государство выдало им на строительство жилья. В Москве-то думали, что тунгус, веками-де стремившийся в душе к цивилизации, по первому зову партии бросится обустраивать свой быт, однако все закончилось большими конфликтами. И это только несведущие думают, что все так просто было, – нет, непросто. Да вы у него, у Волина, спросите, сколько сил и здоровья он потратил на то, чтобы приобщить оленных людей к этой самой непонятной им и потому пугающей своими перспективами цивилизации.