Верх и низ перемешались, я забарахтался, изрядно глотнув воды. Едва не захлебнулся. Безумие вернулось, на миг я попрощался с жизнью. Но неведомая сила, обхватив меня за пояс, повлекла наверх, к воздуху и свету.

Матросы вытащили меня за конец, обвязанный вокруг пояса. Волокомый линем, как рыба лесой, я был возвращён на палубу.

Когда я отплевался и пришёл в себя, «Нептун» возложил мне на плечо свой жезл:

— Нарекаю тебя Морским Волком, крещённый в пене и волнах экватора матрос Уильям Томас. Отныне и навек имя твоё — Билли «Косточка», и под этим именем о тебе узнает свет, от полюса до полюса, от океана к океану. Ходи по волнам с поднятой головой, как все честные моряки, заслужившие это звание.

Поздравления посыпались со всех сторон, меня хлопали по плечам и весело толкали. Джон дал хлебнуть обжигающего напитка. Так лунной ночью на экваторе, я впервые испробовал рому.

— Удачи Билли Бонсу, приятель! — сказал Джон, и крепко пожал мою руку.

Пртащили скрипку, устроили импровизированные барабаны из котелков и медных тарелок, и алеющий рассвет встретили музыкой и танцами. Капитан расщедрился на грог, пудинг, хорощий кусок козлятины и вяленую рыбу. Которую, кстати, ловили и сушили мы сами.

Редкий праздник у моряка в плавании, и уж тут мы повеселились вволю. Я так налакался ромом, что голова ходила оборотом, словно морская болезнь вернулась вывернуть наизнанку мои внутренности. Веселье завершилось после восхода солнца.

Я даже не помню, как набивали мне татуировку — трезубец Нептуна с подписью: «Попутного ветра». Данное свидетельство о морском крещении навсегда осталось на предплечье.

Прошло несколько лет. Мы ходили по морям, торговали. Маршрут наш составлял треугольник. В Европу — сахар, кофе и табак, В Африку побрякушки, в Новый свет слоновьи бивни, рабов и ценную древесину. «Чёрное и красное дерево» — каламбурил Хэнки Манки. Так мы и мотались, то наживая, то тратя, и в конечном итоге оставаясь при своём. За всё это время я смог накопить разве что на баржу, но уж никак не на шлюп или хотя бы барку. Рутина затягивала, и всё призрачней становилась надежда отправиться на поиски таинственного золотого берега, о котором я узнал из бумаг старого плотника. Я выучил их наизусть, как и карты мексиканского залива, и маршруты золотых караванов, и все острова, мимо коих они лежали. Все те, что были указаны на картах, доступных мне. Но ничего похожего на Око Посейдона я не находил. Этого острова словно не существовало, или он был так незначителен, что путешественники не находили нужным отметить его на своих картах.

Всё, что мне оставалось — это наметить маршрут будущего путешествия, копить деньги и ждать подходящего времени для начала поисков.

Команда менялась, одни люди уходили, их место занимали другие. Мистер Девис выделил меня как самого способного, и вскоре я стал его помощником. С его лёгкой руки я за пару дюжин месяцев вырос от юнги до помощника штурмана. Небывалый взлёт для сельского парнишки! И пусть я оставался на правах младшего матроса, но долю прибыли получал равную со всеми.

Мы с Джоном ещё больше сдружились. Я заметил, что ему как— будто тесно на этом маленьком судёнышке. Мы часто разговаривали, и Джон сознавался, что его влечёт к чему‑то большему. Более грандиозному, чем мотание туда‑сюда за товаром.

Однажды ночью, в тихую безветренную погоду, мы сидели на палубе. Спать совершенно не хотелось. Полная луна играла в волнах волшебными бликами, на небе ни тучки. Ночная прохлада казалась блаженством после дневного зноя. Мы болтали о всяком, и мало‑помалу разговор зашёл о будущем.

— Знаешь, Билли, это всё не то. Нет размаха! Что ты накопил за эти два года? Шиш да ни шиша.

— Отчего? Я скопил достаточно денег для того, чтоб поставить свой дом и обзавестись хозяйством.

— И это то, чего желает твоя душа?

Я не ответил.

— Вот именно, Билли, потому‑то ты и здесь, с нами, а не где‑нибудь в Англии копаешься в земле. Ты здесь потому, что у тебя открытая душа. Ты любишь простор, ветер, море! Потому мы сошлись, две неспокойные натуры. А другим то что надо? Надраться ромом да поваляться на берегу. Море для них — лишь возможность прокормиться, удержаться на плаву. Дай им денег — и они шагу на палубу не ступят. Нет в них свободы, нет души.

В словах Джона была правда. Большинство моряков выходило в море ради заработка, или наживы. Им скучны были чужие берега. Всё, что им нужно — это выпить и погулять, будь то грязный кабак в Лондоне или столик в тени пальм на Борнео — разницы они не заметят. Выполнил работу — и валяться в трюм или на палубу, и чтоб скорее рейс закончился, да высадиться туда, где таверны, азартные игры да распутные женщины. Порадоваться жизни, спуская денежки, да снова проситься на корабль, ибо к другому ремеслу они были неприспособленны. Они ничем не интересовались — ни навигацией, ни географией. Знали, какой шкот тянуть по команде — вот и ладно.

— При первой же возможности, Билли, я отчалю с корабля. Накоплю деньжат да открою свое предприятие. Буду ходить под своим флагом, а не горбатиться на других. Ведь что мы имеем с капитаном Скиннером? Ну да, втрое больше, чем обычные моряки на торговых судах. Да только какую прибыль мы капитану приносим? Что ни рейс, то состояние.

— Ну, Джон, он содержит корабль, закупает провиант, платит пошлины…

— Пошлины! Он живёт нашим трудом, а нам достаются объедки… Да я не об этом. Я о другом.

— О чём именно?

— Билли, я собираюсь покинуть корабль. Это последний рейс. Ты со мной?

— Куда? Что ты предлагаешь, Джон?

— Я предлагаю партнерство. Я знаю, Билли, что ты тоже откладываешь, ты ведь не пропойца, как другие. И по моим прикидкам, наших общих сбережений достаточно, чтоб зафрахтовать корабль и самим отправиться в плавание…

Я задумался. В предложении Джона имелся смысл, близкий моим стремлениям. Имея свой корабль, я смог бы наконец отправиться на поиски пропавшего галеона. И не надо накопить еще три года, собирая по монетке.

Всё время мои планы откладывались. Поначалу я хотел остаться на Гаити, где мы сдавали рабов. Но при дальнейших раздумьях я осознал, что без денег обречён прозябать в порту. Без возможности нанять даже лодчонку, не говоря уж о судёнышке. Поэтому мудро было отложить планы еще на один рейс к Чёрному континенту, и накопить достаточно хотя бы для аренды шнявы.

И потом, один бы я точно не справился, мне нужны были надежные люди для управления кораблём.

Тем временем Джон продолжил:

— Мы особенные, Билли. Понял ли ты это, или тебе ещё предстоит прозрение, но мы не такие, как все.

Как живут люди, Билли? Как они живут? Разве это жизнь? Подниматься на рассвете и идти на постылую работу, горбатиться день за днём ради куска хлеба для себя и своих голодных детей. Удваивать состояние богачам и получать за это нищенскую плату, достаточную лишь на то, чтоб не умереть с голоду и назавтра снова выйти на работу. Они мечтают накопить, собирают крохи, отказывают себе в еде, чтоб приобрести более удобное или просторное жильё, и не замечают, что жизнь проходит мимо. В один прекрасный момент они смотрят в зеркало, и не узнают того, кого видят. Перед ними старик, ещё вчера мечтавший о будущем, и они с ужасом осознают, что вот оно и пришло, будущее, но не то, о котором они грезили. И даже если есть у них лучший дом, и достаточно денег для хорошей еды, всё это оказывается ненужным. Таким пошлым, ничтожным. К чему всё, если молодость прошла, за дверью уж стоит Старик, и в его руках последние песчинки в часах отмеряют оставшееся им время. И что они видели в своей жизни? Дом, дорогу к работе, редкие скромные праздники. Они не видели рассветов и закатов над океаном, они не дышали свежим горным воздухом и не пили студёной родниковой воды. Они не наслаждались пением райских птиц и не познали вкуса сладких плодов, что дарит южная земля… Они не видят ничего, кроме добровольного рабства, и рады этому, не замечая собственной убогости среди толпы таких же несчастных, как они сами. Они живут, как все, и думают, что это правильно. Именно потому они не заслуживают участи лучше той, что уготована им с рождения…