Тэвис ответил ему настороженным взглядом. Впервые за все время Грэм ощутил тень сочувствия к старшему противнику, но тут же подавил его. Армстронги не заслуживают его сочувствия. Они не проявляли милосердия к людям его клана, и сам Грэм тоже не знал жалости к ним.

— Садись. Выпьем эля, и ты выскажешь, что у тебя на уме.

Грэм сделал знак братьям оставаться на месте, а сам прошел с Тэвисом к большому столу на помосте в торце зала. Его удивила нежданная любезность Армстронгов — они решили усадить его на место, куда приглашают только почетных гостей.

Появилась служанка с кувшином эля и двумя кубками, поставила все на стол и тут же исчезла. Мужчины остались наедине.

Граф Данбар удалился. Видимо, полагал, что больше не будет никаких враждебных действий. Боуэн и Тиг стояли в противоположном конце огромного зала и с воинственным видом смотрели на двоих братьев Эвелин. Грэм бросил на них острый взгляд и мотнул головой на один из столов поменьше, показывая, что им следует сесть, потом обратил все свое внимание на лэрда Армстронга.

— Мы оба знаем, что ни один из нас не желает этого союза.

Тэвис стиснул зубы и хотел было заговорить, но взгляд Грэма его остановил.

— Но я буду обращаться с твоей дочерью хорошо, — продолжал гость. — Я окажу ей больше уважения, чем ты или твои люди выказывали моему клану.

Глаза Тэвиса гневно сверкнули, но он продолжал слушать Грэма, не проронив ни слова.

— Беседуя с леди, вашей женой, я сказал правду. Я не воюю с невинными, а ваша дочь, возможно, более невинна, чем большинство из нас. Ясно, что она другая. Можете не опасаться дурного обращения с моей стороны. У нее будет все, что ей нужно. Однако вы не должны считать наш брак приглашением являться в мои владения.

— Я должен отослать свою дочь и никогда ее больше не видеть? — грозно спросил Тэвис. — Как я узнаю, что ты держишь слово, если не увижу доказательств?

— Я позволю ей наносить вам визиты, но только когда это будет удобно и когда я буду знать, что не столкнусь с нечестной игрой. Но ни один из Армстронгов, исключая Эвелин, никогда не переступит наших границ. Я клянусь в этом самой страшной клятвой. Если случится иначе, прольется кровь.

— Тогда знай, что ни один из Монтгомери, кроме единственного сопровождающего для моей дочери, не вернется на мою землю. Сегодняшний день считай исключением, вызванным только повелением нашего короля, — сквозь зубы процедил Тэвис.

— Ясно, — отозвался Грэм. — Мы подпишем договор. Король получит то, что желает, но мы друг друга поняли. А теперь расскажи побольше об Эвелин. Она всегда ведет себя так странно?

Тэвис стал хмуриться, но Грэм поднял руку.

— Я не имею в виду ничего оскорбительного. Ты сам видел, что она подошла ко мне без страха. По вашему виду я решил, что это для нее необычно.

Тэвис мрачно кивнул.

— Необычно. В жизни не видел, чтобы она себя так вела. Эвелин очень застенчива и предпочитает быть одна. Должен сказать, меня это устраивает. Не все в нашем клане проявляют терпимость к ее недугу. Разумеется, я не допущу, чтобы над ней насмехались или еще как-нибудь обидели те, кто считает ее инструментом дьявола.

Брови Грэма поползли вверх.

— Инструментом дьявола?

— Ты же понимаешь, что люди думают, сталкиваясь с такими, как Эвелин. Глупо рассчитывать, что в твоем клане будет иначе. Для твоих людей у моей дочери два порока. Первый — то, что она Армстронг. Ее возненавидят за одно только происхождение. Второй — ее станут считать ненормальной, тронутой, порченой. Будут и другие слова — похуже. Опасная ситуация. Тебе придется быть начеку. Если глупые люди сочтут Эвелин исчадием сатаны, ее могут просто убить.

— А она правда такая? Ненормальная? — бесстрастным голосом спросил Грэм.

— Не знаю, — устало ответил Тэвис. — Иногда мне кажется, что она прекрасно понимает все, что происходит вокруг. Реагирует, когда мы говорим с ней. Разбирается в трудных ситуациях. Но бывает и по-другому. Тогда кажется, что мы для нее не существуем, что она живет в каком-то своем мире.

— Она вообще не говорит?

Тэвис кивнул.

— С того несчастного случая и последовавшей горячки — ни слова. Не знаю почему. Может, у нее была мозговая лихорадка, которая что-то повредила… А может, тот случай так ее напугал, что она даже говорить о нем не хочет. — С обеспокоенным видом Тэвис вдруг подался вперед. — Она не может ездить верхом. Не пытайся ее заставить.

Грэм нахмурился.

— Не может ездить верхом? Почему вы не позаботились о том, чтобы научить ее? У нас нет с собой повозки, чтобы доставить Эвелин в мой дом. Но, черт возьми, я не заставлю ее идти пешком!

— Дело не в том, что ее не учили. Когда-то она была прекрасной наездницей, лучшей и представить себе было нельзя. С самого раннего возраста она очень ловко управлялась с лошадьми. Они просто тянулись к ней. Эвелин могла заставить их сделать все, что угодно. И носилась на них быстрее ветра. Бывало, страшно меня пугала. Босая вскакивала на неоседланную лошадь и носилась по лугу с развевающимися волосами. Я всегда боялся, что она убьется, но девочка так радовалась, что у меня не хватало духу запретить ей. — Тэвис вздохнул. — А потом произошла эта история. Как раз этого я и боялся. Она упала. Жеребец испугался чего-то и сбросил Эвелин. Она скатилась в глубокую расселину и ударилась головой. Мы нашли ее только через три дня. К тому времени она уже была больна. Горячка не проходила две недели. После болезни Эвелин так и не стала прежней. Теперь она страшно боится лошадей. Ты должен это знать, чтобы никогда не пытаться посадить ее в седло.

— Черт возьми! Как же я отвезу ее в свой замок?! — воскликнул Грэм.

— Я дам повозку, — сказал Тэвис.

Грэм с досадой вздохнул. Еще одна головная боль! Король задумал этот брак, чтобы остановить кровопролитие, но Грэму он казался смертным приговором.

— Не знаю, станет ли она когда-нибудь тебе настоящей женой, — пробормотал Тэвис, и в его голосе Грэму послышались просительные нотки. — Не спеши с этим делом. Я готов на что угодно, только бы ее не обижали. Мы ею очень дорожим. Тебе достается настоящее сокровище, лэрд. Поверишь ты мне или нет, но ты получаешь нечто более драгоценное, чем золото.

Грэм поднялся в свои покои. Как почетному гостю, ему предоставили комнату в верхнем крыле, тогда как его братьям отвели место в большой общей спальне, где вдоль стен стояли кровати для многих воинов.

Комната Грэма располагалась рядом с помещением для графа Данбара, и Грэм решил, что именно граф настоял, чтобы нежеланному гостю оказали эту честь. Армстронги, разумеется, предпочли бы, чтобы он со своими людьми встал лагерем за стенами крепости. А еще лучше, чтобы Монтгомери никогда не ступали на их землю.

Грэм распахнул дверь, надеясь поскорее упасть в постель и отдохнуть после трудного дня. Завтра он женится и отправится домой, навстречу неизбежному будущему. Или его отсутствию. Грэм был не из тех, кто замыкается на мрачных мыслях, но сейчас он впервые испытал отчаяние. Рухнула мечта о наследнике, о том, чтобы передать свой титул и власть собственному сыну. Рухнула и надежда отомстить клану, виновному в смерти отца.