Шагнув в комнату, Грэм с удивлением понял, что свечи уже горят, а в камине пылает огонь. И удивился еще больше, увидев, что на краю постели сидит Эвелин и напряженно вглядывается в его лицо.

На ней было то же самое платье, что и днем. Леди Армстронг оделась подобающим образом, чтобы почтить гостей, пусть и незваных. Эвелин же встретила его в простом платье, которое ничем не отличалось от одежды других женщин клана Армстронгов. Но повседневный наряд не испортил впечатления, а лишь подчеркнул контраст между простотой платья и красотой девушки. Грэм решил, что в мире не существует одежды, которая могла бы повредить внешности Эвелин.

Казалось, Эвелин беспокоится, что ее вторжение рассердило Грэма. И он должен был рассердиться, ведь она нарушила его покой, а кроме того, неприлично девушке являться в покои жениха накануне свадьбы. Ее родственники придут в бешенство, если узнают, где она находится. К тому же может пострадать его собственная честь, которую Грэм так ревностно охранял.

Тем не менее он не мог заставить себя выказать незваной гостье свое неудовольствие. Еще не решив, что делать дальше, он прошел в комнату, закрыл за собой дверь и с минуту смотрел на Эвелин в мягком свете канделябров. На щеках его невесты вспыхнул легкий румянец.

Она была ангельски прекрасна. Грэм никогда такой не видел. И дело даже не в том, что он не встречал женщин красивее Эвелин. Нет, она была самой… Грэм нахмурился. Самой — какой?

Было в ней нечто такое, перед чем нельзя было устоять и что Грэм не сумел бы выразить словами. Ей недоставало умелой грации более зрелых женщин, но в то же время Эвелин не казалась слишком юной девушкой, на которую мужчина еще и не взглянет. Она была… такой как надо.

О Боже, неужели невеста вызывает в нем вожделение? Грэм рассердился. С ней следует обращаться мягко, по-доброму. Ясно же, что с девчонкой что-то не так, пусть он и не знает, до какой степени. А он сейчас смотрит на нее как на будущую жену со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Пусть она Армстронг! Нельзя же наказывать девушку за грехи родственников. Вероятнее всего, она вообще не сознает того, что происходит вокруг.

Разумеется, Грэм не желал считать кого-либо из Армстронгов жертвой, но у него хватало ума понять, что она не больше его самого заслужила, чтобы ей навязали этот брак.

Эвелин заберут из дома — единственной безопасной гавани, которую она имела. Разлучат с теми, кто любил и защищал ее, а Грэм уже понял, что в семье ею дорожили. Эвелин окажется во враждебном окружении. Разве может кто-либо из Армстронгов найти себе подобающее место в клане Монтгомери? Как бы он ни поступил, впереди одни трудности. Он сам получает нежелательную жену и сомнительное перемирие с Армстронгами, но Эвелин теряет больше всех.

Казалось, гостья устала от его пристального взгляда, слегка нахмурилась, затем встала, подошла ближе к Грэму и протянула руку к его лицу.

Грэм непроизвольно отшатнулся.

Обида затуманила глаза Эвелин. Уголки ее губ опустились. Она отдернула руку.

Раскаиваясь в том, что невольно причинил ей боль, Грэм взял ее руку и поднес к своему подбородку — месту, которого она только что почти коснулась. Он не понял ее намерения, но решил посмотреть, что получится.

Эвелин улыбнулась, и Грэм был опять поражен тем, как преобразилось ее лицо — как будто осветилось лучами солнца. Ее пальцы осторожно скользнули к его губам и шевельнули их вверх-вниз. С расширившимися глазами Грэм стоял и не понимал, что происходит.

Увидев, что он не реагирует, Эвелин нахмурилась, положила обе ладони ему на щеки и надавила так, что его губы выпятились.

Нахмурив лоб, она пристально смотрела ему в глаза, как будто пыталась сказать: «Ты что, не понимаешь?» Грэму стало ясно, что Эвелин хочет, чтобы он заговорил. Он едва не рассмеялся. Все относятся к ней как к дурочке, а тут она ведет себя так, как будто бессмысленный болван — он.

Она хочет, чтобы он заговорил. Грэм понятия не имел о чем, одно было ясно — надо что-то сказать.

— Эвелин, тебе не следует здесь находиться, — ласковым тоном сказал он. — Так не полагается. Если об этом узнает твой отец, то наверняка объявит мне войну, которая, без сомнения, приведет в негодование нашего короля.

Сдвинув брови, Эвелин бросила на него сердитый взгляд, потом качнула головой и подняла руки, как будто сказала: «А кто узнает?»

Она снова коснулась его губ, но на сей раз Грэм уже понимал, чего она добивается. Вздохнув, он подвел ее к креслу у очага и жестом пригласил сесть. Потом подтащил от окна небольшую низкую скамейку и устроился рядом.

Они сидели бок о бок, но не успел Грэм придумать тему для разговора, как Эвелин поднялась со своего места и сдвинула кресло так, чтобы оказаться напротив Грэма. Потом снова села и стала напряженно смотреть ему в лицо.

Никогда в жизни Грэм не чувствовал такого смущения. Язык у него словно одеревенел. Он не мог придумать, что сказать. Дело пошло бы легче, если бы она могла говорить. Тогда она стала бы задавать вопросы. Да, на вопросы он бы отвечал с легкостью, но самому найти тему…

Грэм не привык много говорить, а тем более вести легкую беседу. Он предпочитал краткость. Его братья шутя говорили, что заставить Грэма произнести несколько слов кряду все равно что протащить веревку в игольное ушко.

Ну что же, он будет говорить о браке. Раз завтра свадьба, можно считать, что это и есть единственная причина, почему Эвелин оказалась в его покоях. Надеялась развеять свои страхи? Выяснить, насколько страшен он для женщин?

Чувствуя, как его раздражает собственная неуверенность, Грэм откашлялся. Ему бы меч в руки и врага, чтобы сразиться. С этим бы он справился. Но с юной леди, которая сидит напротив и с нетерпением ждет, что он заговорит… Этому не учился ни он, ни его люди.

— Ты понимаешь, что завтра нас обвенчают? — ворчливым тоном произнес наконец Грэм.

Эвелин улыбнулась и кивнула. Это хорошо. Во всяком случае, она не бросилась вон из комнаты, как будто за ней гнались все псы ада. Тем не менее Грэм не был уверен, что она в полной мере осознает все последствия их брака.

— Ты понимаешь, что, как только церемония окончится, мы уедем из твоего… из этого замка и вернемся во владения Монтгомери?

Ее лицо омрачилось, но она снова кивнула.

— Правда состоит в том, что я понятия не имею, как с тобой обращаться, Эвелин Армстронг, — признался Грэм. — Я ведь еще не думал о женитьбе. А если бы думал, то выбрал бы девушку из собственного клана. Привыкшую к образу жизни Монтгомери. Умеющую вести хозяйство в замке. Мои люди…

Грэм на мгновение умолк, потому что Эвелин кивала и при этом не отрывала глаз от его губ. Но на ее лице было такое выражение — счастья? — что Грэм был изумлен.

Он решил не обращать внимания на странное поведение невесты и еще раз откашлялся, чтобы продолжить:

— Я со своими людьми каждый день тренируюсь. Как у вождя клана, у меня есть и другие дела. Ко мне приходят соплеменники, чтобы разрешить споры, рассказать о своих бедах, попросить совета.