— Знаете, пожалуй, да, — обезоружил ее ответом сэр Адриан. — Продолжайте. Я весь внимание.

— Неужели? Что-то я сомневаюсь. Я ведь уже предупреждала вас. Как вам известно, я не всесильна.

— Да, предупреждали. Но я растил Дерека с младенчества.

— Семилетний мальчик — отнюдь не младенец. Вы же знаете, как говорят иезуиты.

— «Дайте мне мальчика не старше семи лет»… да, в этом что-то есть. Мой сын был мерзавцем. Вы, вероятно, уже знаете, но Дерри… он мне как родной.

— Вовсе нет — неужели вы не понимаете? Я знаю, что говорю.

— И что же именно вы говорите?

— Я советую вам переписать свое завещание и дать обоим близнецам понять, что вы переписали его.

— То есть… как? — Он постарел на глазах, внезапно стал казаться на двадцать лет старше своего возраста.

— Сделайте их сонаследниками, оставьте им обоим свое имущество, но не сейчас, а в отдаленном будущем. Или же завещайте свое состояние приюту для кошек.

— Но… Дерри ведь моя плоть и кровь.

— Я вас предупреждаю, — официальным тоном произнесла миссис Брэдли. — Ваша жизнь для меня ничто, но вы, полагаю, хотели бы сохранять ее как можно дольше. Не будьте глупцом. Вы уже нанесли немало вреда. В религиозных текстах, знаете ли, есть немало здравого смысла, даже если они выглядят банальными и плачевными с литературной точки зрения.

— О чем вы говорите?

Явно случилось что-то, сильно испугавшее его.

— Я вот о чем — тот, у кого на совести лежит один грех, когда он засыпает, более преступно опрометчив, чем тот, кто спит с двадцатью заклятыми врагами. Примечательный и, как вы могли бы сказать, излишний экскурс в ваши приватные и личные дела.

— Нет, этого я не скажу, — отозвался сэр Адриан. — Послушайте, вы когда-нибудь играли в крикет?

— Когда я защищала калитку в команде Австралии, — сказала миссис Брэдли, — громилы искупали меня в овациях. А в остальном…

— Мне казалось, у нас серьезный разговор, — перебил сэр Адриан. Он выглядел встревоженным и обеспокоенным.

— Разумеется, серьезный. Крикет — единственный предмет, достойный серьезного обсуждения, кроме разве что девальвации фунта или вероятности победы какой-нибудь темной лошадки на Дерби грейхаундов.

— А неплохо было бы переплыть Ла-Манш, не находите? — спросил сэр Адриан, явно смирившись с поражением.

Миссис Брэдли устремила на него задумчивый взгляд.

— Очень неплохо, — согласилась она. Разговор иссяк. Затем сэр Адриан заметил, словно оправдываясь:

— Разумеется, мальчики очень похожи.

— Настолько похожи, — подхватила с живостью миссис Брэдли, — что я бы поспорила, что вы не в состоянии отличить одного от другого.

Сэр Адриан оскорбился.

— Конечно, я могу различить их, — заявил он. — Один говорит, как семилетний ребенок, а другой — как профессор философии.

— Тогда с которым из них вы играли в крикет в день смерти мистера Уитта? — безжалостно спросила миссис Брэдли. Сэр Адриан в ужасе уставился на нее.

— Не хотите ли сказать?.. Не может быть, чтобы вы со всей серьезностью утверждали… Это ведь… черт побери, не знаю! Об этом я никогда не задумывался, только когда отослал Дерри — о, я мог бы поручиться, что это был именно Дерри! — и я готов присягнуть в суде, если это понадобится…

— Ваше поручительство будет стоить ему жизни. Не стоит забывать о том, что Уитта убили, пока юноша отсутствовал на поле. Если развивать эту гипотезу, у Дерека единственного нет алиби.

На лице сэра Адриана появилось испуганное выражение.

— Лучше я сам пойду на каторгу, чем позволю обвинить мальчика!

— Очень убедительно. Но как вы понимаете, невозможно. Не считая зрителей, найдется не меньше двадцати свидетелей, которые подтвердят, что к этому убийству вы совершенно непричастны.

— Я скажу, что он действовал по моему настоянию.

— Даже если и так… — она не добавила, что это предположение уже приходило ей в голову.

— Даже если и так — и что? — повторил сэр Адриан. Миссис Брэдли улыбнулась, и изменившиеся на миг черты лица придали ей отдаленное сходство с крокодилом.

— Никто из присяжных вам не поверит. Все решат, что вы выгораживаете внука. Более того, стоит им подумать так, и к вашему истинному свидетельству, которое могло бы помочь обвинению, отнесутся пренебрежительно. В суде истина, какой бы опасной она ни была, зачастую оказывается в целом менее опасной, чем ложь. Вдобавок она не так обременительна для памяти.

— Лучше бы вы объяснили, что у вас на уме. Предположим, раз уж вы об этом заговорили, что в крикет играл Фрэнки, а не Дерри… но хоть убей, не понимаю, как они умудрились поменяться местами. Да ведь шесть лет, с девяти до пятнадцати, Дерри вообще провел в школе! В учебном заведении, понимаете? Где он постоянно находился под надзором наставников.

— Но если не ошибаюсь, на каникулы он приезжал домой?

— А, так вы думаете, что так они развлекались во время каникул? Даже после того, как Дерри уехал в Швейцарию?

— Дело в том, что оба порой тяготились своим безоблачным и мирным существованием. Первые попытки поменяться местами, о которых, как очевидно, вам известно, объяснялись просто жаждой приключений. А потом, разумеется… — И она изложила свою теорию, согласно которой близнецов шантажировал Кэмпбелл. — И вот что я хотела бы услышать от вас, — продолжала она (очень мягко, так как сэр Адриан выглядел точь-в-точь как пойманная и задыхающаяся рыба), — каким образом вписывается в картину Уитт. В том, что он шантажировал хозяина постоялого двора Корниша, нет никаких сомнений, и некоторые свидетельства, которые нам удалось получить от миссис Корниш, говорят о том, что Уитт и Кэмпбелл знали друг друга еще до того, как Уитт переселился в Мид, а Кэмпбелл начал появляться в Ветвоуде. Вы что-нибудь можете к этому добавить?

— Нет, — ответил сэр Адриан. — Не могу. Лично меня никто не шантажировал. Иначе я живо предал бы этого человека в руки полиции. Никакая, даже самая скандальная тайна не стоит того, чтобы отдавать за нее свои кровные и терять покой. «Прочь, мерзавец!» — вот что сказал бы я, если кто-нибудь попробовал испытать на мне эти дьявольские уловки.

— И тем не менее, — задумчиво произнесла миссис Брэдли, доставая из кармана юбки маленький револьвер и с рассеянным видом завертев его в руках, — вы приложили массу стараний, чтобы избавиться от соседства некоего семилетнего мальчика.

— Какого черта вы имеете в виду, мадам? — разгадать его реакцию на слова собеседницы было нетрудно. Маленькие глазки сэра Адриана налились кровью, губы поджались. Голос стал хриплым от ярости и страха. — Я спрашиваю, что вы имеете в виду?

— Фрэнсис был свидетелем автомобильной аварии — той самой аварии, в которой погибли его отец и мать. Я много думала о том, как и почему она произошла.