– Это та ногайская княжна, которую за блудный нрав муж в рабство продал? – улыбнулся хан.

– Она самая. Сука Надия, конечно, редкостная, но перед чарами ее никто не устоит, – похотливо ухмыляясь, кивнул мурза.

– Да как ты смеешь даже думать о том, чтоб наших девиц бесчестили урусы! – возмутился молодой царевич.

– О каком бесчестии речь ведешь? Эта тварь почти что год на Дону средь казаков жила, нравы их прекрасно знает. Впрочем, думаю, до поругания дело не дойдет, обопьются гости наши зельем, разомлеют в женских объятиях, тут-то мы их и повырежем.

– Хороша твоя задумка, Карача, – одобрил хан. – Однако от всех бед она нас не избавит. Много ли Кольцо с собой бойцов возьмет – десятка три-четыре, остальные с Ермаком в Искере останутся.

– А вот тут-то мы казакам и напомним об их в дружбе преданности. Пошлем в Искер гонца, который сообщит Ермаку, что Кольцо попал в засаду и бьется из последних сил. Урусы сразу же на выручку пойдут, налегке пойдут, без своих проклятых пушек. Ну а дальше дело за царевичем.

– Что скажешь? – вопрошающе взглянул Кучум на Маметкула.

– Казаки не дураки, не дети малые, не поверят они нашему гонцу.

– Зачем же нашему, мы уруса пошлем. Своему товарищу, в бою израненному, непременно поверят, – пояснил Карача.

– Вряд ли ты изменника найдешь, – усомнился царевич. – Даже если кто из казаков на предательство под пыткой согласится, то, как только вырвется из наших рук, сразу же предупредит о засаде.

– А вот изменника мы купим. Казаков в Искере больше полутысячи. Средь такого множества людей всегда найдется кто-нибудь на все готовый ради золота, – заверил мудрый мурза.

– Может быть, и так, да только кто ж его отыщет? – вновь засомневался Маметкул.

– Наверно, мне придется. Не обессудь, но ты для этого не годишься.

– И как ты думаешь явиться к Ермаку? – спросил хан. – Так же, как и князь-остяк, казненный мною. Привезу ему богатые дары да попрошусь под его руку.

– А может, ты взаправду к казакам решил переметнуться? – усмехнулся Кучум, однако в голосе своего повелителя мурза услышал настоящую угрозу.

– Стар я, чтоб хозяина менять, – ответил Карача, причем настолько искренне, что было возникшие у Кучума подозрения сразу же развеялись.

– Когда намерен ты свой замысел исполнить?

– Коль дозволишь, завтра же в Искер отправлюсь, а там – посмотрим. Царевич прав, сложно будет найти предателя средь казаков, да и заманить Кольцо не так-то просто. Он умный, если стану сильно приглашением докучать, может заподозрить неладное. А вообще, урусы падки на вино и девок, коли гладко все пойдет, думаю, заявятся через неделю-другую. К тому времени царевич как раз всех воинов собрать успеет.

– Много ль у тебя бойцов осталось? – спросил хан у Маметкула.

– Верных тысяч пять наберется, вогулы с остяками ненадежны стали.

– Гляди, если упустишь казаков и в этот раз, на глаза мне лучше не являйся.

– Не упущу, – недовольно пробурчал царевич. Он был честный воин, и затея коварного мурзы ему не шибко понравилась.

17

Расположившись на носу передового струга, Иван задумчиво глядел в свинцово-серые речные волны, не замечая ни ледяного ветра, ни нещадно секущей по лицу снежной крупы. Его отряд из тридцати хоперцев и шляхтичей Гусицкого возвращался с верховьев Иртыша.

Поход прошел весьма удачно. Ясак собрали казачки богатый, не потеряв при этом ни единого бойца. Стычки с татарвою стали редкостью, но это-то и беспокоило чуткого на вражьи хитрости Ваньку-есаула.

«Не могли сибирцы с этих мест уйти, то, что мы Искер у них отвоевали, ничего еще не значит. Ермак с Иваном и Барбошей в свое время у ногайцев их Сарайчик вовсе дотла сожгли, а толку-то. Ногаи к царю посла с дарами да покорностью прислали, и казаки оказались виноватые кругом. Как бы в этот раз чего подобного не приключилось, – размышлял Иван. – Хотя, Кучум с царем – два сапога пара, во властолюбии один другому не уступят. Вряд ли хан захочет покориться государю православному. Видимо, от татарвы другой какой-то пакости надо ожидать, знать бы только, какой».

Чувственное сердце есаула с недавних пор стало ощущать приближение большой беды, но что она придет не из московского кремля, а притаилась здесь, в Искере, и имя ее – предательство, он пока еще не догадывался.

Не найдя ответа на свои вопросы, Княжич поглядел по сторонам.

«А Иртыш с Тоболом широтой своею Дону не уступят. Только там у нас кругом просторы, степь бескрайняя, а тут одни леса дремучие да непролазные болота и лета почти нет. До середины мая снег лежал и вот, на тебе, того гляди, наступит ледостав. Вовремя мы до дому подались. Нет, царя, наверное, не стоит опасаться. Кроме нас, станичников, других охотников идти в Сибирь своею волей Иван Васильевич вряд ли найдет, – подумал Ванька и печально улыбнулся. Уж он-то угодил в сей позабытый богом край не по своей охоте. – Может, я да Ян с его литвинами и первые, кто прямо из застенка сюда попал, но далеко не последние. Сердцем чую, изгадит государь с боярами нашу мечту о вольном казачьем царстве. Быть Сибири пристанищем кандальников».

– Атаман, чего сидишь, на воду смотришь, как колдун остяцкий, эдак мы мимо Искера проплывем, – окликнул Княжича Максим.

Впереди на левом берегу уже и впрямь виднелась поставленная по совету есаула сторожевая башня, из которой казачьи караулы теперь вели дозор за пристанью. Мыслимо ли дело струги в крепость каждый раз таскать.

– Будто сам не знаешь, что делать. Убирайте парус да садитесь на весла, – распорядился Княжич. Браты проворно исполнили приказ и все три струга, что составляли казачий караван, поплыли к берегу.

18

Соленый встречал своих друзей-наставников прямо на пристани. Он настолько стосковался по – Ваньке с – Бешененком, что всю последнюю неделю нес караул на башне за других.

– Здорово, парень, как у вас дела? Что хорошего, что худого приключилось, пока нас не было, – обнимая Семку, спросил Иван.

Максимка поприветствовал дружка на свой обычный лад:

– Да тебя, брат, не узнать. Глянь-ка, атаман, каким он молодцем стал. Из пердуна запечного в настоящего воина обратился, – насмешливо промолвил он и тут же озабоченно спросил: – Что с рукой-то?

За минувшие весну и лето Семен действительно сильно изменился. Теперь Соленый не походил на случайно затесавшегося средь станичников мужичка. На его раздавшихся вширь плечах ладно сидел соболий полушубок, подпоясанный широким кушаком с серебряными бляхами, за который была заткнута пистоль, а на боку висела кривая татарская сабля с золоченой рукоятью.

– Да на той неделе стрелой ордынцы малость угостили, – поморщившись, Семка шевельнул висящей на перевязи левой рукой. – Но это пустяки, до свадьбы заживет. К тому же свадьбы нам с тобой, Максим, играть еще нескоро. Наших, русских девок, здесь, в Сибири, не сыскать, а жениться на остячке нет охоты.