– Иван.

– Ну что еще, – обернулся есаул на оклик Ермака.

Увидав в его глазах помесь лютой ненависти со смертельною тоской, покоритель Сибири враз уразумел, что ни в его, ни в чьем-либо другом сочувствии этот странный парень не нуждается, а потому немного невпопад спросил:

– Хочу у тебя справиться. Каков он из себя, стрелецкий сотник, который с вами прибыл?

– Бегич-то? Даже и не знаю, как сказать, – пожал плечами Ванька. – Как человек, Евлашка редкое дерьмо, но вояка, по стрелецким меркам, очень даже справный. В последней стычке и смекалку, и геройство проявил. Ты бы с ним наградой поделился, – указал Иван на царские подарки. – Он, бедолага, усрется с радости, и тебе от этого лишь польза будет, а то орленая кольчуга очень уж тяжелой может стать. Оглянуться не успеешь, как придется между нею и самым милым сердцу выбирать. Ты уж мне поверь, по себе знаю.

– Не пойму, к чему ты клонишь? – смущенно вопросил Ермак.

– Да к тому, что не приносит нам, казакам, счастья царева милость, она для нас, словно камень на шее у утопленника, – пояснил есаул, даже не догадываясь, что слова его пророческие. – Ладно, прощевайте, пойду грехи замаливать, шибко много у меня их накопилось, – пожав протянутую атаманом руку и кивнув Мещеряку, Княжич вышел из горницы.

– Зря ты с Ванькой так, – посетовал Василий, как только есаул удалился.

– Может, надо было ему в ноги поклониться за то, что на людей с саблей кинулся? – возмутился атаман.

– С Кольцо бы лучше спросил за буйство – это он упился до соплей зеленых, да ко всем подряд вязаться начал, а когда его стали усмирять, Иван за побратима и вступился.

– Шибко рьяно уж вступился, говорят, всю стражу у ворот едва не порубил.

– Ну разве Княжич виноват, что в рубке сабельной один десятка стоит. Хорошо еще, Разгуляй подоспел да оплел его сетью, как сома, – усмехнулся Мещеряк.

– Вот-вот, а ты защищаешь баламута эдакого.

– Я не защищаю, я о других заслугах Ванькиных хочу поведать.

– Он что, еще что-то натворил?

– Разве ябедник-стрелец не рассказал, как на Чувашем мысе Маметкул их разгромить пытался?

– Впервые от тебя такое слышу.

– Ну так вот, Княжич издали засаду учуял и так улан пальбою пушечной пугнул, что сотню самых лучших уложил, ни единого бойца не потеряв.

– Да он, выходит, не только саблей махать горазд?

– Ванька воин, каких по пальцам можно сосчитать и разуваться не придется. На войне с поляками полком командовал. Ему Шуйский дерзости за доблесть ратную прощал, а ты из-за какой-то пьяной драки его прогнать задумал.

– Что ж ты раньше мне об этом не сказал? – попенял Василию Ермак.

– Я и сам не знал, казаки рассказали. Ты ж повелел по совести с ним разобраться, вот я и поспрошал людей.

– И что говорят?

– И станичники наши, и стрельцы – все твердят в один голос, мол, с Княжичем не пропадем. Он сам заговоренный и товарищей своих никогда на потребу смерти не бросает. За таким начальником в огонь и в воду можно смело идти. Ну, а то, что Ванька малость шальной, тут уж ничего не поделаешь, – развел руками Василий. – Все, кого господь каким-либо талантом наградил, народец своевольный. Это только над убогими начальствовать легко, да что с них толку-то.

– Да, нескладно получилось, – задумчиво изрек атаман. – Я обычно без труда в людях разбираюсь, с первой встречи понимаю, кто есть кто, а с Иваном вижусь в третий раз и не могу взять в толк, каков он человек, чего от жизни хочет.

– Это, наверно, потому, что есаул особо ничего и не желает, идет своим путем, куда судьба ведет, да и только. Он и впрямь, похоже, богом отмеченный, – предположил Мещеряк.

13

Покинув Ермака, Княжич сразу вспомнил разговор о Бегиче.

– Наверняка паскуда эта меня пред атаманом и ославила. Пойти, что ль, харю ему набить, – вознамерился было Ванька, однако тут же передумал. – Что толку-то? Два раза уже учил его уму-разуму, и все не впрок. Как говорится, горбатого могила исправит. А убивать Евлашку вроде пока не за что. Да и Ермака не стоит лишний раз огорчать, он, судя по всему, человек душевный. Васька тоже славный малый, на покойничка Игната чем-то смахивает, – рассудил Иван и пошел вызволять своих непутевых приятелей.

Войдя в амбар, он принялся будить уже развязанных Мещеряком Максимку с Яном.

– Вставайте, забулдыги. Вы зачем сюда приехали, винище пить, иль с татарвой сражаться?

– Одно другому не мешает, – с трудом продрав заплывшие с похмелья очи, глубокомысленно изрек Гусицкий.

– Забудь про это, я тебе не Адамович, ежели нынче вновь напьешься, то и до утра не доживешь, – пригрозил ему Княжич и добавил: – Понатворили мы вчера делов, теперь будем вину заглаживать, да и время зря не следует терять. Пока ордынцы от той взбучки у мыса не очухались, надо дальше им хребет ломать. Они, что думают, я только отпевать братов умею? Нет, за смерть Никиты я кровавыми слезами их умою.

– Гляжу, уже придумал, как сибирцам хвост прищемить? – вставая на ноги, спросил Максим.

– Да есть одна мыслишка, – вкрадчиво ответил есаул. – Ну так вы идете иль и далее намерены, как свиньи супоросные, валяться? – прикрикнул он на друзей.

– Идем, конечно, куда ж ты без нас денешься, – сварливо огрызнулся Бешененок.

– Это верно, на тебя с хорунжим я особые надежды возлагаю, только надо бы еще бойца лихого подыскать.

– Чего искать-то, Семку Соленого возьмем, он давно о настоящем деле мечтает, – предложил Максимка, заправляя в шаровары разодранную до пупа рубаху.

– Не хочу я парня сразу в пекло совать, пусть пооботрется малость, – попытался возразить ему Иван.

– Вот в бою и оботрется, там не только оботрется, но и пообтешется саблями татарскими. Сам-то, что ли, как-то иначе начинал? – нисколь не сомневаясь в правоте своей, заявил бешеный татарчонок.

14

Вечером Ермак опять отправился проверить караулы. Вина Кольцо привез в избытке, а любителей хмельного зелья средь станичников и без него хватало. Подойдя к воротам, он увидел выезжающих из крепости всадников. То был Княжич да два совсем еще юных паренька. Один из них, чернявенький, своим нарядом и украшенным каменьями оружием почти не уступал есаулу. Другой, белесый, несмотря на бывшие при нем добротную пищаль и саблю, скорее, походил на мужичка, чем на станичника.

– Куда это они собрались на ночь глядя, – обеспокоился атаман, но не стал препятствовать Ивану.

Взойдя на башню, он увидел, что, отъехав от крепости не далее чем на пушечный выстрел, парни спешились и стали катать из подтаявшего за день снега колобки. Поставив в трех местах по большому снежному кому, они принялись играться в снежки.

«Совсем мальчишки. И Ванька, хоть прошел через огни и воды, даже сыном обзавелся, а все одно дурной еще. Интересно, как судьба их сложится», – тоскливо подумал Ермак. После гибели Барбоши с Паном его, как и Кольцо, начали одолевать недобрые предчувствия.