«Увидишь».

«Табара позовём, – Шер предложил. – Он парень сильный».

Собрались в путь – каждый платком с завёрнутой в него лепёшкой перепоясался, обмотками ноги туго перетянули, мех с водой, топоры, верёвку взяли и пошли Зухуршо воевать.

До могилы поэта Хирс-зода поднялись, заметить успели, как далеко впереди хвост каравана мелькнул и за поворотом тропы скрылся.

До Дахани-Куза – Кувшинного горла – дошли, с тропы свернули, по узкой расщелине пролезли. В том месте скала как отвесная стена возвышается. Разулись, обувь и мех с водой на спину забросили, топоры за пояс заткнули, свёрнутую верёвку через плечо перекинули и вверх по скале карабкаться начали. За выступы в камне, за трещины руками и ногами цеплялись, как ящерицы по стене ползли. Тяжело было лезть, опасно, однако иным путём туда, куда мы направлялись, никак не доберёшься…

В старые времена, когда Шухрат-палвон с тремя товарищами с войском Курбонбека, эмирского миразора, воевал, на той стене у одного юноши по имени Нур из-под ноги камень выскользнул. Нур со скалы упал и разбился. Рассказывают также, что в более давние годы ещё три человека сорвались и убились, но я в эти рассказы не верю и правдивыми их не считаю – никто не может точно сказать, когда это было, с кем воевали и как тех людей звали.

Мы-то, спасибо Богу, живыми и невредимыми до самого верха добрались. Передохнули немного, по гребню Хазрати-Хусейн дошли до Джои-Сангборон. Среди скал на краю гребня – небольшая площадочка. А размер… В старину про такой говорили: как раз, чтоб одной тюбетейкой ячменя засеять…

На этом слове рассказ Ёдгора прервал Лутак, педантичный старик, который лучше, чем кто-либо из слушателей, разбирался в старинных мерах и тем не менее потребовал:

– Ты по-нынешнему размер назови.

– По-современному, – пояснил Ёдгор, – это сотка приблизительно. Будь путь ближе и легче, здесь бы непременно кто-нибудь махонькое поле распахал, не беда, что площадочка к обрыву кренится.

Вышли мы на неё, я сказал: «Пришли».

Шер и Табар огляделись, спросили: «Где же оружие?»

Я сказал: «На край станьте, взгляните».

Они подошли, заглянули. Склон круто вниз спускается. В глубине, у подножия, по узкому обрывистому берегу Оби-Талх тропа бежит. И до противоположного склона рукой подать – хребты-близнецы совсем близко сходятся, ущелье в узкий проход сжимают.

Я сказал: «Вот это оружие и есть», – и с молодыми политбеседу провёл.

Предки наши с давних времён врагов в ущелья заманивали, засады на них устраивали. Наверху – в таких, как это, покатых местах на самом краю обрыва, вдоль кромки, бревно закрепляли, а позади, впритык к нему, большую кучу камней наваливали. Когда бревно убирали, камни лавиной вниз сходили, врагов убивали, рассеивали. Поэтому назвали – сангборон, каменный дождь. Против сангборона даже Искандар Македонский бессильным оказался. Не выдержали его отряды, бежали с Дарваза.

Молодые сказали: «Рассказы стариков слышали, но своими глазами не видели, вот и не признали».

А мне раньше даже не снилось, что сам к древнему оружию прибегну. В Талх-Даре за него в последний раз брались лет семьдесят назад. Тогда слух среди народа разнёсся, что на Талхак с большим войском Мамадамин идёт. Не знали, за кого воюет – за Анвар-пашу, за большевиков, против красных или просто народ грабит, однако подготовились. Мужики решили: если появится, отведём женщин и детей на пастбище, а погонится вслед, обрушим сангборон. Не пришёл Мамадамин – зачем ему наше бедное селение? Ложными оказались страхи, а поэтому я надеялся, что груда камней осталась с тех пор неистраченной.

Не подумал я о том, что за десятки лет деревянный затвор сгниёт, разрушится, камни постепенно вниз скатятся. Что и случилось. Пришлось новый заряд налаживать.

На восточном краю поляны одинокое дерево стояло – хубак, ясень. Столь высокий, что, казалось, до неба достаёт. Откуда в таком диком месте ясень появился? Наверное, наши древние предки специально несколько саженцев посадили, потому что бревно туда не затащишь. Ясень триста лет живёт, и никто не знает, сколько деревьев за прошедшие столетия на сангборон изведено. Ныне один этот хубак остался.

Мы ясень срубили, ствол от веток освободили, на край обрыва положили, кольями закрепили. К одному концу бревна верёвку привязали. Камни начали собирать, позади бревна в кучу складывать. Дело тоже непростое. Умеючи надо класть, чтобы груда до времени держалась, не рассыпалась, а в нужный момент разом вниз рухнула. Чтобы на бревно давила, но с места не сталкивала. Нам искусство это не передали. Однако разобрались, начали носить, укладывать.

Трудились долго, устали. «Может, отдохнём?» – молодые предложили.

Я сказал: «Нельзя отдыхать. До вечера надо закончить. Что, если Зухуршо передумает, сегодня обратно поедет?»

Сбылись те слова. Когда солнце к хребту Хазрати-Хасан приблизилось, мы ещё камни таскали, а вдали на тропе караван показался. Богу спасибо, Табар случайно заметил, сказал: «Идут». Куча уже большая была.

Я сказал: «Ладно, сколько успели, столько положили. Иншалло, хватит».

Табар сказал: «Дядюшка Ёдгор, они наших мальчишек, троих ребят, с собой повели ослов погонять. Как быть? Как мальцам вреда не причинить?»

Я ответил: «О них не беспокойтесь. Я предусмотрел».

На край лёг, стал вниз смотреть, чтобы нужный момент рассчитать. Прикинул, на какую ширину лавина раскатится, какой отрезок тропы накроет. Бог или природа устроили на склоне скат, похожий на жёлоб, – наверху узкий, а книзу расширенный, и оттого каменный поток вначале струёй хлынет, а затем веером распустится, большую зону поражения охватит. Я ориентиры наметил – где голова и хвост каравана находиться должны в ту секунду, когда мы сангборон запустим.

Вскоре караван в поле зрения во всю длину растянулся. Я убедился, что он полностью в зоне поражения поместится. Наших ребятишек в караване не было. Однако, к недоумению моему и тревоге, Зухуршо я тоже не увидел, сколько ни высматривал. Пересчитал боевиков: двенадцать ушли, двенадцать возвращаются. Неужели Зухуршо один на пастбище остался? Другое объяснение в голову не пришло. Вынужден был по ситуации решение принимать. Решил: Зухуршо – как мышь в мышеловке, уйти некуда. Мимо нас не проскочит. Покончим с боевиками и с ним без труда разберёмся.

Сигнал подал. Шер и Табар за верёвку схватились, к бревну привязанную.

Меж тем первый в цепочке боевик к переднему ориентиру подходил – кусту облепихи, что на краю тропы рос. А хвост каравана большой камень миновал – задний ориентир. Я рукой махнул, «Огонь!» – скомандовал.

Шер и Табар силы напрягли, Бога призвали, верёвку рванули. Бревно, как соломинку подкинуло, вниз за каменным потоком утащило. Страшный грохот ущелье заполнил. Видел я, как враги внизу метались. Кричали, наверное, но крики гром лавины заглушал. И вот тишина наступила, только отдельные камни ещё стучали, шуршали, по склону сползая, скатываясь…