Как крупнейший промышленник Германии, Крупп не мог откладывать решения надолго. Его жена считала вождя этой партии разнузданным хулиганом и сохранила о нем это мнение и впоследствии. Берта не желала называть его по имени и пренебрежительно именовала «неким господином». Однако Густав должен был признать, что «известный господин» далеко ушел со времени своего шумного посещения главного управления фирмы накануне периода депрессии. На воротах главного входа его тогда встретила огромная вывеска: «ПРОСИМ ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕДОРАЗУМЕНИЯ НЕ ПОДАВАТЬ НИКАКИХ ПРОШЕНИЙ ДЛЯ ПОСЕЩЕНИЯ ЦЕХОВ, ПОСКОЛЬКУ ТАКИЕ ПРОШЕНИЯ НЕ МОГУТ БЫТЬ УДОВЛЕТВОРЕНЫ НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ».

Посетитель пожелал осмотреть «Гусштальфабрик», и, как ни смешно, его не допустили, потому что он был темной личностью и не внушал доверия. Крупп опасался, как бы он не увидел работы по перевооружению и не донес кому следует; чтобы предотвратить это. непрошеного гостя повели осматривать выставку, посвященную истории фирмы. Но даже там он не удержался от театрального эффекта. Отлично понимая политическую ценность любого общения с Круппом, он размашисто расписался в книге для посетителей и подчеркнул свою подпись, словно знал, что вскоре судьба Круппа окажется неразрывно связанной с его собственной. Это имя сохранилось в книге для посетителей, пересекая страницу зазубренной роковой строчкой: «Адольф Гитлер».

* * *

Расположим события в общем контексте. Неудачная попытка Гитлера проникнуть за высокие стены и через охраняемые ворота в немецкую оружейную кузницу была предпринята за год до парижского банкета Тило, когда Грузонский завод уже четвертый год выпускал танки, а Крупп регулярно демонстрировал новое оружие в Меппене, и когда партия национал-социализма, имевшая всего лишь 12 мест в рейхстаге, считалась одиозной и раскольнической. На выборах в рейхстаг 14 сентября 1930 года положение изменилось. Нацисты вырвались вперед, получив 107 мест и уступив только социал-демократам. Теперь к ним приходилось относиться серьезно. Они пользовались широкой поддержкой разных слоев населения, и им была обеспечена верность каждого хулигана-антикоммуниста в стране. Во время весенних избирательных кампаний 1932 года, когда Гитлер препринял неудачную попытку сменить Гинденбурга на посту президента, его штурмовики громили витрины магазинов, принадлежащих евреям, избивали на улицах социал-демократов и коммунистов. И это при том, что им запрещалось устраивать сборища. Когда старый фельдмаршал снял в июне запрет на действия «коричневых рубашек», в Берлине и Бранденбурге начались такие беспорядки, что там пришлось вводить военное положение. В последующие месяцы новые выборы в рейхстаг дали нацистам 230 депутатских мест – недостаточно для большинства, но больше, чем любой другой партии. Между Гитлером и креслом канцлера стояло теперь только его собственное упрямство. Он отказывался принять пост с ограниченными полномочиями, отказывался вступить в коалицию, отказывался стать вице-канцлером. И вот слабое и потерявшее доверие правительство ковыляло вслепую, в то время как народ все шел и шел на избирательные участки, не в состоянии разрешить вопрос.

Круппа все это очень сбивало с толку. Почтение к главам государства въелось в его душу так глубоко, что он продолжал слать верноподданнические письма экс-кайзеру в голландскую деревню, в Дорн, где тот жил. Даже соглашаясь со своими собратьями промышленниками, что Веймарская республика – только временный режим, он негодующе покинул совещание, когда один из них назвал бывшего президента Эберта «шорником». Густав жаждал подчиняться. Он просил только об одном: чтобы ему дали твердое руководство. А в отсутствие такого руководства, тоскуя по возвращению к порядку, он сделал вывод, что должны наступить «большие перемены». Его положение и имя, которое он носил, означали, что без его активной поддержки любой новый руководитель столкнется со многими, почти непреодолимыми трудностями. Сознавая свою ответственность, Густав все еще продолжал отмеривать, когда другие уже отрезали. Еще в 1925 году Карл Дуйсберг из АО «Фарбен индустри» взывал к «сильному человеку», в котором «мы, немцы, всегда нуждаемся»; теперь Дуйсберг отыскал такого человека и был от него без ума. Подобным же образом крупнейший промышленник Фриц Тиссен вступил в нацистскую партию в декабре 1931 года и внес в ее фонд 100 миллионов марок, и даже Зект, воспитанный в традициях полного отделения армии от государства, рекомендовал своей сестре голосовать за Гитлера: «Молодежь права. Я слишком стар».

Сдержанность Круппа отчасти объяснялась снобизмом. Как и Берта, он видел в Гитлере выскочку. Они оба, вероятно, отнеслись бы к бывшему ефрейтору с большей симпатией, если бы он был бывшим офицером и звался бы Адольф фон Гитлер. Кроме того, необузданность никогда не внушала Густаву доверия. По его мнению, главе государства приличествовали величавость, корректность, рассудительность. Идол же нацистов не обладал ни одним из этих качеств. Иногда он даже как будто нарочно оскорблял бизнесменов, разрешал Йозефу Геббельсу поносить Имперский союз германской промышленности «как либеральную, зараженную еврейством, капиталистическую и реакционную» организацию и даже внес в программу нацистов под номером двенадцатым следующий пункт: «Мы требуем полной конфискации всех военных прибылей». Правда, эту дощечку своей платформы он вскоре втихомолку отбросил, а Гугенберг заверил Круппа, что, если им удастся протащить Гитлера в правительство, «Папен и я с ним сладим». Тем не менее, Крупп продолжал медлить, распределяя свои взносы на избирательные кампании между всеми правыми партиями, включая и национал-социалистскую, но никак ее не выделяя.

Обращение Круппа в нацистскую веру произошло поздно, и точно установить, когда именно это случилось, теперь невозможно, так как некоторые документы уничтожены. Нам известно, что он еще воздерживался от этого, когда в январе 1932 года Тиссен организовал выступление Гитлера перед «баронами фабричных труб» в дюссельдорфском клубе промышленников. Густав не пошел туда, не слышал призывов к своим собратьям промышленникам и не вносил своего вклада в общий поток взносов, который последовал за обращением нацистского лидера. Но это мероприятие притягивало его словно магнитом. Он направил в клуб промышленников члена совета своего правления, наказав ему представить полный отчет о том, что там происходило. Посланец вернулся больше чем с отчетом; он сам проникся теми же идеями и, к неудовольствию Тило, который считал Гитлера несущим бред демагогом, начал излагать выдержки из проповедей национал-социалистской пропаганды. Крупп колебался. Гугенберг присоединился к Гитлеру в объединенном фронте. В этом человеке что-то было.

22 марта Дж. К. Дженни, представитель Дюпона в министерстве иностранных дел, докладывал в Вильмингтон: «Уже стало притчей во языцех в Германии, что АО «Фарбен» финансирует Гитлера. Предположительно, так же поступают фирмы Круппа и Тиссена». Дженни ошибался насчет Густава, который в тот период поддерживал Франца фон Папена и Курта фон Шляйхера, но свастика начинала ему нравиться все больше. По настоянию Тиссена нацисты отказались от своего плана национализации промышленности и обещали полную поддержку немецким промышленникам. Густав теперь уже находил значительное сходство между принципом фюрерства, который проповедовал бывший ефрейтор, и заявлениями Альфреда Круппа, что работодатель должен быть хозяином в своем доме. В Эссене это было евангельской истиной, и ее апостол Густав выделялся среди европейских промышленников, как особенно ярый противник профсоюзов. В 1928 году он возглавил объявленный рурскими промышленниками локаут, в результате которого на улицу было выброшено 250 тысяч рабочих, а после этого убедил правительство провести «чрезвычайное» снижение заработной платы на 15 процентов (это урезание зарплаты крупповцы поставили в вину веймарским властям, а не хозяину виллы «Хюгель»). Теперь Гитлер сообщил ему (через Тиссена и Гугенберга), что разделяет его взгляды на профсоюзы. И Крупп тоже сделал шаг навстречу. Он чувствовал, что обязан это сделать. Ведь теперь он был не просто крупнейшим предпринимателем Германии – в сентябре прошлого года он сменил Карла Дуйсберга на посту председателя Имперского союза германской промышленности, и, хотя обязанности такого поста легли тяжелым грузом на его плечи, уклониться он не мог. Если фюрер намеревался сделать каждого промышленника фюрером его предприятия, он заслуживал поддержки немецкого большого бизнеса. По словам одного из клерков концерна, «он ничего не имеет против Гитлера. Почему это он должен что-то иметь против него?».