Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В течение многих лет в Советском Союзе росли формы общественного потребления — бесплатное жилье, здравоохранение, образование, дешевая электроэнергетика и т. д. К 80-м годам их объем в потребительской корзине превысил 50 процентов. Наступил предел разумности такого потребления: больше половины произведенного национального дохода распределялось бесплатно. Это означало, что заработная плата перестала быть основным мерилом жизненного уровня. Люди утрачивали стимул хорошо работать. Такая практика в первую очередь била по наиболее способным и активным. Поэтому уже в последующие годы брежневского периода в Госплане созрело понимание, что от уравнительной системы оплаты труда необходимо переходить к дифференцированной, а также в дополнение к государственному сектору создать частный. Предлагалось разрешить создание частных предприятий прежде всего «в сфере услуг и торговли, легкой промышленности, в передовых ресурсосберегающих отраслях, тесно связанных с научно-техническим прогрессом. Здесь новый сектор путем конкуренции быстро вытеснил бы нерентабельные госпредприятия».
Первый шаг в этом направлении был сделан в июле 1982 года, когда Брежнев подписал постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР о введении новых цен на хлеб. С 15 января 1983 года вдвое повышалась цена на хлеб и вдвое же увеличивались все зарплаты в стране. Из этого следовало, что население ничего не теряло, но более высокооплачиваемые фактически получали бы значительную прибавку. К тому же дотационное зерновое производство становилось рентабельным и должно было вытянуть и мясо-молочную отрасль. Активно отстаивал это постановление М.С. Горбачев, бывший тогда секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству.
Но этот план безболезненного постепенного реформирования экономики не был принят, его отверг сам Горбачев.
10 ноября 1982 года умер Брежнев. Генеральным секретарем ЦК КПСС был избран 68-летний Андропов, который победил в конкуренции с 71-летним К.У. Черненко, ближайшим и доверенным сотрудником Брежнева. Горбачев, демонстрируя Андропову свою лояльность, посоветовал отложить повышение «хлебных» цен, чтобы не связывать начало деятельности со столь радикальной реформой. «Он, конечно, не мог думать в 1982 году, что собственными руками подрубает будущую перестройку».
Особенно остро общественные противоречия отражались в среде интеллигенции и выплескивались в художественной литературе. Именно она несла функцию осмысления и критику недостатков, что часто наталкивалось на цензурные препятствия. По сути, вся литература в той или иной степени была инакомыслящей. Особенно это проявилось в так называемой «деревенской прозе» (Василий Белов, Валентин Распутин, Борис Можаев, Владимир Крупин, а также Василий Шукшин, Виктор Астафьев, Сергей Залыгин). Она заявила о катастрофическом положении русского деревенского населения, которое понесло невосполнимые потери во время коллективизации, войны и последующих преобразований. Литература взывала к власти: созданный экономический и бюрократический порядок губителен, потенциал народа находится на пределе. И хотя они не обращались к Западу, убедительность критики не становилась меньше. Именно их поддерживал Александр Солженицын. Но всех «деревенщиков» не вышлешь за границу, как выслали его.
Многие понимали, что сдвинулись фундаментальные основы. Литературные критики отмечали, что «исчезло из художественной литературы «строительство коммунизма», «руководящая роль партии» — вообще сфера культуры и идеологии словно раскололась.
Интеллигенция была разделена на «почвенников» (славянофилов) и «западников», которые, отличаясь по взглядам, тем не менее, все были критически настроены к режиму. В политическом руководстве тоже выражались эти настроения, причем к «западникам» там относились гораздо теплее, часто привлекая их для контактов с западной интеллигенцией. «Почвенники» же во внешнеполитических делах были практически бесполезны.
Думается, не случайно КГБ и лично Андропов очень настороженно относились к последним, называя их «русистами» и считая, что их критика государственных порядков несет в себе опасность консолидации русского населения и ослабления многонационального Советского государства, в котором Российская Федерация выступала экономическим донором для союзных республик.
Раскол среди интеллигенции подрывал сакральные устои Советского Союза. Каждая из сторон считала себя хранителем государственной «чаши Грааля», а на самом деле начатая еще при Петре I модернизация теперь, уже в коммунистической оболочке, снова напоролась на сопротивление. Стихотворение поэта Станислава Куняева (родился в 1932 году) «Размышления на старом Арбате» дышит отрицанием революционного прошлого и оставляет впечатление идейного краха советского общества:
Ах, Арбат, мой Арбат, ты — моя религия…
(Из популярной песенки)
В подтексте этого стихотворения содержался явный намек на «профессиональных революционеров», «возникшую разом элиту», чьи прозападно настроенные потомки критически относились к советским порядкам. Морально-политический кризис прорастал все выше и выше.