– Самое интересное, – прыснул в бороду Нестор, – что это говорит нам тот, кто самим фактом своей жизни… ну, то есть её завидным напряжением, опровергает представления о норме.

Обычно в ответ на такие заявления Одихмантий недоумевал и притворно надувал губы, в действительности же ему, конечно, было лестно. Несколько лет назад на дне рождения Одихмантия (согласно официальной версии, ему стукнуло семьдесят шесть) один из гостей, немолодой уже человек с артрозом в коленях, ничего не ведавший о нечеловеческой природе тостуемого, искренне провозгласил: «Когда смотришь на нашего именинника, начинаешь думать о будущем с оптимизмом». Разве можно, скажите мне, на это дуться?

Одихмантий уже готов был разыграть недоумение, однако я его опередил.

– Но как жить с такой ношей? – Признаться, меня ужаснула нарисованная Брахманом картина. – Что надо сделать, чтобы решиться на честный взгляд и при этом стать как дети?

– Просто поверить надо, – ответил за Брахмана Князь.

– Поверить во что? Будто выпотрошенная лягушка опять запоёт в ряске, распылённое сложится вновь? – не понял я.

– Ну да, – согласился Брахман. – Ведь так примерно и случится. Хотя, конечно, вновь всё сложится уже иначе, чем было прежде. Может быть, совсем иначе. – Он запустил пятерню в мокрые кудри. – Речь идёт о вере в то, во что отказывается верить разум, во что не позволяют Одихмантию верить зрительные колбочки в его глазах, перепонки в ушных раковинах и вкусовые пупырышки на языке. Такая вера – совершенно безнадёжное дело. Безрассудное, детское и в силу этого в наших обстоятельствах единственно стоящее. Прямо по Тертуллиану: «Сын Божий распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребённый, воскрес – это несомненно, ибо невозможно». Надо просто заменить свою, понемногу превратившуюся в нытьё повседневную эсхатологию трансцендентальной беспечностью. Именно такая вера вместе с порождённой ею беспечностью и позволит удержать то, что достойно удержания. Да-да, именно вера и беспечность, как это ни парадоксально. А Жёлтый Зверь сегодня – враг того, что хотелось бы удержать. Он пожирает наши надежды.

Рыбак перекрестился и хлопнул из банки пива.

О трансцендентальной беспечности мы уже были наслышаны. Брахман подробно описал этот жизненный принцип в трактате под названием «О вреде пользоприношения, или Тропа поперёк». Суть его (принципа) сводилась к обретению опыта непосредственного общения, общения по делу, без церемоний и ритуальных околичностей, а также к изживанию закабалённости собственной биографией и стремлению к самому причудливому её трансформированию. Это, по мысли Брахмана, позволит вымести мусор из собственной жизни и вырваться в те сферы, откуда видно, что Господь уже позаботился о своих чадах и развесил тут и там для них сливы. А раз так, то это значит, что наш сегодняшний день, вопреки расхожему мнению, ничем не обязан дню вчерашнему и ничего не должен завтрашнему. Словом, знакомая история.

– Ладно, – сдался Нестор, не поднимая головы и продолжая сыпать буквы в Большую тетрадь. – Но что мы будем делать с Жёлтым Зверем, если случится так, что не ему выпадет решать, что делать с нами?

– Оставь это до встречи – там поглядим, – предъявил владение принципом спасительной беспечности Одихмантий, но образумился: – Хотя чутьё мне говорит, что подумать об этом заранее тоже не помешает.

– Однако же, – напомнил я, – нам понадобятся деньги, амуниция…

– Вот это дело точно на самотёк пускать нельзя, – решительно заявил Рыбак.

– А что, – Князь выглядел задумчивым и немного тормозил, – Жёлтый Зверь враг нам только сегодня? То есть в принципе возможно такое завтра, в котором эта бестия перестанет быть для нас врагом?

– Не следует забывать о пророчестве, – поднял палец Брахман. – Во всей полноте оно утрачено, но сохранившийся фрагмент неоднозначен.

В дверь номера без стука пролезла голова татарина-цирюльника.

– Желаем стричься-бриться?

Одихмантий с Рыбаком желали. Пусть осколки мира уже осыпаются, тут ничего не попишешь, но коллективная сила духа нашей стаи была такова, что компенсировала мелкие индивидуальные слабости отдельных её членов, поэтому каждый из нас, я уверен, в своё последнее утро перед встречей с костлявой не спасовал бы, не опустил руки и непременно бы почистил зубы. Отставив банку пива, Одихмантий вразвалку первым отправился под горячее полотенце, помазок и бритву татарина – тот работал по старинке, разве что надевал стерильную хирургическую перчатку на левую руку, прежде чем сунуть клиенту палец за щёку.

* * *

Дома у Рыбака, где к нам присоединилась Мать-Ольха (она была готова ввязаться в драку без разговоров: ещё бы – какой-то страхолюд идёт по нам бедой!), по большей части уже обсуждали вопросы материального характера, в которых Князь, Рыбак, Мать-Ольха, Одихмантий и, полагаю, даже я были определённо сильнее Брахмана. Кое-что прикинули и решили. Наметили первоочередной порядок действий. Обсуждение было таким жарким, что учёная дама Рыбака спряталась с томиком Винникота в спальне и, несмотря на уговоры, не вылезла оттуда даже к кулебяке.

Вечером у себя на Верейской (я не сказал – я жил в Семенцах на Верейской, недалеко от Царскосельского вокзала), в ожидании появления рыжей чаровницы, о которой, имей она хоть малейшее отношение к рассказу, поведал бы так, что онемели б куртуазные труверы, для поддержания духа я читал на экране планшета краткие выборки из Истории. Слишком много свалилось на меня сегодня горьких откровений о нашем зыбком существовании. С этим следовало свыкнуться. Хотя как можно свыкнуться с осознанием того, что ты не живёшь, а «визжишь в геенне огненной»?

3 марта

Конференция в клубе «Аквилон», посвящённая обсуждению статьи «Активисты хаоса в режиме action» («Художественный вестник», № 8 (5868)). Автор статьи рассматривает труды Князя и Брахмана как предвестие «начала деятельного наступления хаоса».

Постановили:

– Считать труды Князя и Брахмана началом деятельного наступления порядка.

14 июня

Действо «Воля автора» в Ледовом дворце во время международной ярмарки «Невский либрариум».

Брахман рассказывает о принципах, в соответствии с которыми воля автора обретает статус всемирной силы перепричинения. Творящий притязает на пересоздание мира либо не существует как автор. В его распоряжении часто находится лишь сфера символического, но именно в этой сфере создаются самые мощные фигуры соблазна. Автор не должен бояться соблазнить малых сих, ибо о нём есть особый замысел свыше, куда не входит идея предосторожности.

Князь предлагает в качестве основной задачи автора рассматривать осознанную корректировку эйдоса мира с тем, чтобы реальный мир подтянулся к наведённому образу и уже не оскорблял достоинство достойных. Ведь вещь (как воплощение эйдоса) может двигаться в сторону блеска, если её правильно осмыслять и не позволять ей вести себя скверно.