Внизу, далеко в центре долины, среди ручьев и вековых деревьев, стоял ажурный дворец Шоты. На башнях и башенках трепетали разноцветные флаги, как будто там проходил праздник. Кэлен слышала, как полотнища хлопают на ветру. Это было красиво, но она смотрела с ненавистью на этот прекрасный дворец. Для Кэлен он был центром паутины. А внутри притаилась угроза. Угроза для Ричарда.

Самюэль прыгал со ступеньки на ступеньку. Он радовался, что возвращается под защиту своей хозяйки, и, без сомнения, представлял себе, как будет тушить Кэлен в большом котелке, когда хозяйка закончит с ней разговаривать.

Он то и дело с ненавистью поглядывал на Кэлен, но она едва замечала его взгляды. Она сама была охвачена ненавистью.

Шота желала Ричарду зла. Кэлен снова и снова повторяла про себя эту фразу: это был ключ. Шота хотела лишить Ричарда счастья. Шота хотела заставить его страдать.

Кэлен чувствовала, как гневная мощь вздымается в ней, готовая откликнуться на призыв защитить Ричарда. Кэлен наконец нашла способ уничтожить Шоту. Против Магии Ущерба ведьма была бессильна. Любой ее щит будет сокрушен синей молнией Кон Дар.

Кэлен чувствовала, как магия течет по ее рукам к пальцам. Синие искры уже трещали вокруг ее сжатых кулаков.

Она уже была почти охвачена Кровавой яростью.

Впервые Кэлен не боялась женщины-ведьмы. Если Шота не поклянется оставить Ричарда в покое, она превратится в прах еще до захода солнца.

День разгорался; облака рассеивались, и скалистые пики с заснеженными вершинами, казалось, росли на глазах.

Кэлен чувствовала, что у нее хватило бы могущества сровнять с землей эти горы. Стоит только Шоте высказать вслух то, что несет угрозу для Ричарда, — и она будет испепелена.

Самюэль приостановился и показал длинным пальцем.

— Хозяйка. — Желтые глаза с ненавистью смотрели на Кэлен. — Хозяйка ждет тебя.

Кэлен подняла руку. Синие нити потрескивали вокруг ее сжатого кулака.

— Встанешь на моем пути или осмелишься вмешаться — умрешь.

Самюэль поглядел на ее кулак, потом посмотрел Кэлен в глаза. Его бескровные губы раздвинулись, он зашипел и стремительно ускакал в лес, под защиту деревьев.

В коконе клокочущего гнева Кэлен двинулась по склону туда, где ждала ее женщина-ведьма. Ветерок был по-весеннему теплый, день — яркий и радостный. Кэлен радости не ощущала.

Под сенью высоких дубов и кленов стоял стол, накрытый белой скатертью и уставленный блюдами, чашками и бокалами. Перед столом на мраморном троне, украшенном барельефами с виноградными лозами с золотыми листьями и змеями, восседала Шота. К трону вели три большие ступени.

Нестареющие глаза Шоты цвета миндаля обратились на Кэлен. Шота положила руки на подлокотники, и каменная горгулья подняла голову, словно желая, чтобы ее погладили. Алый парчовый навес укрывал хозяйку трона от солнца, и все же густые темно-рыжие волосы Шоты мерцали, как будто их касались солнечные лучи.

Кэлен остановилась, пристально глядя на ведьму. Синяя молния рвалась на свободу.

Шота прищелкнула пальцами с ярко накрашенными ногтями. На ее полных алых губах заиграла самодовольная улыбка.

— Ну-ну, — сказала Шота своим бархатным голосом. — Девочка-убийца наконец-то пожаловала.

— Я не убийца, — сказала Кэлен. — И я не девочка. Но с меня хватит твоих игр, Шота.

Шота перестала улыбаться и встала. Ветер взметнул ее легкое платье. Не сводя глаз с Кэлен, она спустилась по мраморным ступеням.

— Ты припозднилась. — Шота повела рукой над столом. — Чай остыл.

С безоблачного неба ударила яркая молния, и Кэлен вздрогнула от неожиданности. Молния вонзилась в чайник, но, как это ни удивительно, не причинила ему вреда.

Шота поглядела на руки Кэлен и снова перевела взгляд на ее лицо.

— Ну вот, чай снова горячий. Разве ты не хочешь присесть? Будем пить чай и… разговаривать.

Зная, что Шота заметила синие нити, Кэлен улыбнулась ей такой же самоуверенной улыбкой. Шота села за стол и вновь сделала рукой приглашающий жест.

— Пожалуйста, присаживайся. Мне представляется, есть вещи, которые ты хотела бы обсудить.

Кэлен села. Шота разлила чай по чашкам, потом приподняла золотую крышку и предложила Кэлен горячие тосты. Кэлен осторожно взяла один, и Шота пододвинула ей через стол блюдо с шариками свежего масла.

— Ну, — сказала она, — не так уж противно?

Против воли Кэлен улыбнулась:

— Отвратительно.

Шота взяла серебряный нож, намазала маслом тост и сделала глоток из чашки.

— Ешь, девочка. Убивать всегда лучше на полный желудок.

— Я пришла не затем, чтобы тебя убить.

Шота лукаво улыбнулась:

— Я полагаю, ты нашла этому достойное оправдание, разве нет? Возмездие, не так ли? Или, может быть, самозащита? Наказание? Правосудие? Расплата? — Улыбка Шоты стала шире. — Плохие манеры?

— Ты послала Надину, чтобы она женила Ричарда на себе.

— Aх! Значит, ревность. — Шота откинулась на стуле и поднесла чашку к губам. — Благородный повод, отличное оправдание. Надеюсь, ты понимаешь, что ревность может быть жестоким надсмотрщиком.

Кэлен откусила кусочек хрустящего тоста.

— Ричард любит меня, и я люблю его. Мы хотим пожениться.

— Да, я знаю. Но от той, кто утверждает, что любит его, я бы ждала большего понимания.

— Понимания?

— Разумеется. Если ты любишь кого-то, значит, хочешь, чтобы этот человек был счастлив.

— Ричард счастлив со мной. Я нужна ему.

— Да — только мы не всегда получаем то, что нам нужно, не так ли?

Кэлен слизнула с пальцев сладкое масло.

— Скажи мне только, почему ты нас преследуешь.

Казалось, Шота искренне удивлена.

— Преследую? Ты на самом деле так думаешь? Ты думаешь, что мной движет злоба?

— Почему же еще ты всегда старалась нас разлучить?

Шота изящным движением взяла с блюда тост. Она не торопясь прожевала его, а потом спросила:

— Чума все-таки началась?

Чашка замерла у самых губ Кэлен.

— Откуда ты знаешь о ней?

— Я — ведьма. Я вижу поток событий. Позволь мне задать тебе один вопрос. Если ты приходишь к ребенку, больному чумой, и мать спрашивает тебя, выздоровеет ли он, а ты говоришь ей правду — виновна ли ты в смерти ребенка, потому что предсказала ее?

— Конечно же, нет.

— А. Тогда, видимо, ты судишь меня другими мерками.

— Я тебя не сужу. Я просто хочу, чтобы ты прекратила вмешиваться в нашу с Ричардом жизнь.