«А если это ловушка?» — вдруг возникла в его уме роковая мысль.

Ему вспомнились слова княжны:

— Я не способна на такую мелкую месть.

— А что, если она теперь задумала месть более крупную? Если она позовет людей и объявит, что он, граф, ворвался к ней ночью, без ее воли? Произойдет скандал на весь город. Он будет опозорен.

Холодный пот выступил у него на лбу при одном этом предположении, но доводами рассудка он еще до приезда к себе домой сумел убедить себя в полной нелепости подобных мыслей.

«Зачем ей делать это? Какую пользу принесет ей этот скандал? У нее много завистников, которые готовы перетолковать все не в ее пользу и охотно поверят ему, что она сама дала ключ от калитки и оставила дверь в сад отпертой. Нет, это не то! Просто ей самой приятно провести с ним часок-другой наедине, ей льстит его восторженное ей поклонение, несмотря на то что он знает все… Наконец, его страсть к ней так велика, что должна быть заразительна».

Она находит отзвук если не в ее уме, так в ее сердце… Кроме того, ей хочется еще некоторое время помучить его, ранее нежели сделаться к нему благосклонной… Эти свидания наедине дадут ей широкий простор продолжать этот его временный искус.

Граф твердо надеялся, что это именно только искус, и непременно временный, что молодая девушка тоже любит его и, не затей он эту глупую историю с разоблачениями, она давно была бы его женой. При ее, наконец, эксцентричности и при странных выходках, о которых с злорадством шумели ее враги — женщины — мужчин врагов у княжны Полторацкой не было — назначение такого позднего свиданья, при такой таинственно-романтической обстановке, было совсем неудивительно. Успокоив себя таким образом, граф Иосиф Янович с нетерпением стал ждать полуночи.

Время тянулось, как всегда при ожидании, томительно долго. Наконец, часы показали одиннадцать часов, и граф вышел из дому. Надо было волей-неволей идти пешком, так как кучер был бы нежелательным и опасным свидетелем ночного визита к девушке и, конечно, истолковал бы его со своей кучерской точки зрения. Нельзя было ручаться, что он не сболтнет своим собратьям, а те понесут это известие по людским, из которых оно может легко перейти и в гостиные. Княжна Полторацкая будет окончательно скомпрометирована. Это было далеко не в намерениях графа Свянторжецкого, глубоко убежденного, что она долго ли, коротко ли, а будет его женою.

Стояла темная, октябрьская ночь.

Граф, впрочем, хорошо знал дорогу и мог бы найти ее с завязанными глазами. Петербург спал, не говоря уже о предместьях, которые казались уже совершенно необитаемы.

Благополучно дошел Иосиф Янович до сада княжны Полторацкой, нащупал калитку и вложил ключ в отверстие замка. Не без волнения — надо быть правдивыми — повернул ключ в замке. Замок щелкнул. Калитка отворилась.

«Запереть или оставить открытой?» — мелькнуло в уме графа.

Ему вдруг стало совестно перед самим собою за это колебание. Он вынул ключ из замка, затворил калитку, запер ее изнутри и положил ключ в карман.

В саду было еще темнее, нежели на улице, от довольно густо росших деревьев. Уже положительно ощупью отправился граф искать маленькую дверь, ведшую в дом из сада. Дверь была найдена и оказалась действительно незапертой.

Граф вошел и очутился в передней, из которой вел коридор во внутренние комнаты. Сняв с себя верхнее платье, граф Иосиф Янович, не без продолжавшихся царить в его уме сомнений, которые он тщетно старался отогнать, вступил в этот коридор и достиг двери, закрытой портьерой. Он откинул последнюю. За ней оказалась стеклянная дверь будуара княжны. Днем она была незаметна, так как заставлялась вышитой шелком и золотом ширмой. Княжна сидела на диване и поднялась, увидев его около двери. Он отворил дверь. Портьера опустилась.

— Милости просим, — спокойно сказала княжна Людмила Васильевна, как будто в этом его визите не было ничего необычного.

Она подала ему руку, которую он почтительно поцеловал.

— Садитесь… — указала она ему на диван, а сама не торопясь подошла к двери и заперла ее.

Несмотря на то что теплый, пропитанный духами воздух будуара приятно действовал на графа, особенно после дальней ночной прогулки, звук запираемого замка снова заставил его сердце сжаться каким-то предчувствием.

«Боже, неужели я такой трус!» — мысленно воскликнул он и даже вспыхнул при этом брошенном им самому себе оскорблении.

Княжна между тем спокойно села с ним рядом и смотрела на него своими смеющимися, очаровательными глазами.

— Давайте беседовать… Я очень рада, что вы у меня… Вы, конечно, пришли?

— Как же иначе?.. Не мог же я приехать и таким образом сделать свидетелем этого визита кучера.

— Я забыла сказать вам об этом и беспокоилась…

— За кого вы меня принимаете?

— Но это ужасно, в такую ночь и идти так далеко…

— Для того чтобы вас видеть, можно пройти путь в десять раз длиннее…

— Вы неисправимы… Вы так расточаете всем любезности, что трудно догадаться, кому и когда вы говорили правду…

— Поверьте, что вы не принадлежите к числу тех, которым я говорю светские любезности.

— Мне бы очень хотелось вам верить.

— Уверяю вас.

— Этого мало.

— Чем же я должен доказать вам?

— Вы — ничем.

— Как это понимать?

— Это покажет время.

— Время понятие растяжимое… И час, и день, и год — все время.

— Ужели меня не стоит подождать?

— Кто говорит об этом… Если только можно дождаться?

— Мы еще молоды, граф!

— Но молодость и есть время любви.

— Скоро проходящей, время страсти, поправлю я вас.

— Пусть так. Но что за любовь без страсти?

Он хотел было завладеть ее руками, но она быстро отодвинулась от него.

— Граф!

— Простите.

— Если вы хотите, чтобы наши свидания повторялись, то будьте благоразумны.

— Я буду само благоразумие.

— Расскажите мне, что вы поделываете?

— Думаю о вас.

— И только?

— Это наполняет всю жизнь.

— Нет, оставим это, кроме шуток, расскажите мне что-нибудь поинтереснее.

— Что может быть интереснее вас?

— Это скучно, граф, я могу раскаяться, что пригласила вас.

Это было сказано таким серьезным тоном, что граф не на шутку перепугался.

Он пересилил себя и стал рассказывать княжне какую-то светскую сплетню с довольно пикантными подробностями. Княжна оживилась и слушала с видимым интересом. Незаметно в этой чисто светской болтовне прошло более часа.