— На сегодня довольно! — заметила княжна и выпроводила гостя.

«Она играет со мной! — думал граф, шагая в непроглядной тьме по берегу Фонтанки. — Пусть, когда-нибудь доиграется!»

Проведенный князем Сергеем Сергеевичем Луговым в томительной неизвестности год со дня трагической смерти княгини Вассы Семеновны Полторацкой показался ему вечностью.

Этот год был для него тем мучительнее, что он видел княжну Людмилу Васильевну почти всегда окруженную роем поклонников и мог по пальцам пересчитать не только часы, но и минуты, когда ему удавалось переговорить с ней наедине. Она относилась к нему всегда приветливо и радушно… но и только. Не того, конечно, мог ожидать ее жених, объявленный и благословленный ее матерью.

Положим, этого не знали в обществе, но было все-таки два человека, которые знали об этой деревенской помолвке, — один из них граф Свиридов, сильно ухаживавший за княжной, и, как казалось, пользовавшийся ее благосклонностью, а другой — Сергей Семенович Зиновьев, которому покойная Васса Семеновна написала об этом незадолго до смерти. Об этом знала княжна, лежавшая в могиле под деревянным крестом, но не знала княжна, прибывшая в Петербург.

Сергей Семенович на другой же день приезда спросил ее:

— Ты невеста?

— И да и нет, — ответила она, вся вспыхнув.

— Как же это так, сестра писала, и ты…

Княжна Людмила Васильевна, услыхав, что ее мать тоже сообщила брату о сватовстве князя Лугового, подробно рассказала все, включительно до последнего ее разговора с князем.

— Я ведь вам писала, — добавила она.

— Ты его не любишь, — сказал Сергей Семенович.

— Почему вы думаете?

— Если любят человека, так не рассуждают. Он может быть женихом хоть несколько лет в силу тех или других обстоятельств, но предложить скрывать — это не может любящая девушка…

— Может быть, вы и правы, дядя…

— Зачем же ты давала ему слово при жизни матери?

— Это была мечта мамы.

— А не твоя?

Молодая девушка потупилась.

— И моя… Там…

— Где там?

— В Зиновьеве.

— А здесь?

— Я не знаю. Видишь ли, дядя, я тебе признаюсь. Когда этот удар обрушился надо мной, я совсем потеряла голову. Потом я пришла в себя и стала думать.

Княжна остановилась.

— О чем же ты стала думать?

— Я стала думать, что, собственно говоря, я избрала себе в мужья князя, не имея положительно ни с кем сравнить его; уже после того, как он сделал предложение, он привез к нам своего друга.

— Это графа Свиридова?

— Да.

— И что же?

— Он на меня произвел впечатление, — снова потупившись, произнесла княжна.

— Ты влюбилась и в него?

— Не то… Но я увидала, что князь не один такой красивый, ловкий, увлекательный.

— А ты думала, что таких других и нет?

— Я думала, что он лучше всех… Когда же я увидала, что я ошиблась и к тому же мне предстояло ехать в Петербург, где я могу присмотреться ко многим мужчинам, я решила попросить эту отсрочку объявления нас женихом и невестой, и он охотно согласился.

— Охотно, ты думаешь?

— Мне, по крайней мере, так показалось, — сказала княжна.

— Ну, я так не думаю… Согласиться ему пришлось поневоле, но чтобы это он сделал с охотой, я не верю.

— Я не знаю, я передаю свое впечатление.

— Пусть так, но все же повторяю, ты его не любишь и в этом смысле, конечно, лучше, если этот брак не состоится… Вы оба молоды, и вам нет надобности заключать брак по расчету.

Сергей Семенович вздохнул. Не подумал ли он в это время о самом себе?

— Я не знаю, — ответила княжна.

— Время покажет. До окончания траура еще долго.

— Я это ему и сказала.

Более разговора о браке племянницы с князем Луговым Сергей Семенович не возобновлял.

«Пусть сами устраиваются как знают! — думал он. — Да еще и племянница ли она мне! — мелькало в его голове под влиянием появившихся в его уме сомнений относительно личности княжны Людмилы Васильевны Полторацкой. — Какое мне до всего этого дело!»

Став положительно эгоистом, охранявшим лишь свой собственный покой, Сергей Семенович остался доволен этим принятым им решением. Однако по истечении года траура княжны этот разговор ему пришлось возобновить. Князь Сергей Сергеевич Луговой нетерпеливо ждал этого срока.

Наконец год истек.

Княжна Людмила Васильевна бросилась в водоворот великосветской петербургской жизни и, казалось, забыла не только о данном ей князю Луговому слове, но даже о существовании его, князя. В городе стали говорить то о том, то о другом вероятном претенденте на ее руку, но среди них не упоминали имени князя Сергея Сергеевича. Это очень понятно — князь держался в стороне. Самолюбие не позволяло ему действовать иначе, по крайней мере по наружности. В глубине же его сердца клокотала целая буря. Ожидание окончания назначенного срока было ничто в сравнении с обидным невниманием княжны, когда этот срок уже миновал.

Князь в течение целого месяца терпеливо ждал, что княжна Людмила Васильевна заговорит с ним о прошлом, даст повод ему начать этот разговор, но, увы, княжна, видимо, с умыслом избегала даже оставаться с ним наедине. Быть может, эта «умышленность» только казалась для его предубежденного взгляда, быть может, это была лишь случайность, но князю Сергею Сергеевичу от этого было не легче.

Не находя возможности обратиться при таком положении дела к самой княжне, князь Луговой решил, после некоторого колебания, переговорить с ее дядей, Сергеем Семеновичем Зиновьевым. Для этого он заехал в нему однажды в послеобеденное время. Сергей Семенович внимательно выслушал молодого человека, но ответил на его просьбу, узнать намерение княжны относительно его, не сразу.

— Моя племянница и я очень далеки друг от друга, — начал он медленно, как бы обдумывая каждое слово. — Я ее знал совсем маленькой девочкой, затем несколько лет не был в Зиновьеве, где она, как вам известно, жила безвыездно, а когда после несчастья она переехала сюда, то, не скрою от вас, показалась мне очень странной девушкой. С первых же шагов она стала держать себя, относительно меня и моей жены, как чужая. Я не ожидал, зная хорошо сестру, что у нее вырастет такая дочь. Исполнить ваше желание, таким образом, будет для меня крайне если не затруднительно, то щекотливо.

— Помилуйте, Сергей Семенович, вы все-таки ей самый близкий родственник.

— Так-то так, но…

— Посудите сами, к кому же другому мне обратиться? Мое положение невозможное. Не говоря уже об искреннем чувстве, которое я продолжаю питать к княжне, я, кроме того, являюсь с ней связанным словом и даже более, благословением ее покойной матери, и такая неопределенность ставит меня в крайне затруднительное, мучительное, откровенно говоря, положение.