— Но и по выходе замуж… — начал было князь, но княжна Людмила Васильевна перебила его:

— Вы хотите сказать, что этот блеск и эта атмосфера останутся, но это не то, князь, вы, быть может, теперь под влиянием чувства обещаете мне не стеснять мою свободу, но на самом деле это невозможно, я сама буду стеснять ее, сама подчинюсь моему положению замужней женщины, мне будет казаться, что глаза мужа следят за мной, и это будет отравлять все мои удовольствия, которым я буду предаваться впервые, как новинке.

— Чего же вы хотите, княжна?

— Чего? Вы не догадываетесь?

— Отсрочки? — глухо произнес князь.

— Милый, хороший, — вдруг наклонилась она к нему и положила обе руки на его плечи.

У князя Сергея Сергеевича закружилась голова. Ее лицо было совсем близко к его лицу. Он чувствовал ее горячее дыхание, сливающееся с ароматом, исходящим от ее молодого тела.

— И надолго? — прошептал он, привлекая ее к себе.

— На несколько месяцев… Милый, хороший, ты согласен?

Это «ты» окончательно поработило его.

— На что не соглашусь я для тебя! — задыхаясь от страсти, произнес он. — Я люблю тебя, — страстным шепотом произнес он и обжег ее губы горячим поцелуем. — Божество мое, моя прелесть, мое сокровище!

— Благодарю, благодарю тебя.

Он неистово продолжал покрывать ее губы, щеки и шею страстными поцелуями.

— Могут войти, — первая опомнилась она и вырвалась из его объятий.

— О, боже, какая это мука! — вырвалось у него. — Какое сладкое мучение.

— Я не знаю, как я благодарна тебе за это доказательство любви, за то, что ты так страшно балуешь меня и, главное, что этим баловством доказываешь, что понимаешь меня и веришь мне.

— Я люблю тебя.

Этой короткой фразой он сказал все.

— Но мы не можем всегда играть комедию, раз мы близки сердцем, — сказала княжна, — я должна к тому же вознаградить тебя за те несколько месяцев тяжелого ожидания, на которые я тебя обрекла. Не правда ли?

Он посмотрел на нее восторженным взглядом.

— Что ты хочешь сказать этим, моя дорогая?

— Мы будем устраивать свиданья наедине.

— Каким образом?

— В саду есть калитка. Я буду давать тебе ключ. Ты будешь приходить ко мне ночью через маленькую дверь, которая соединяется коридором с этим будуаром. Я покажу тебе дорогу сегодня же.

— Но это могут заметить, истолковать.

— Ночью кругом у нас нет ни души. Никто не заметит. Ты не хочешь?

Он не отвечал сразу. В его уме и сердце боролись два ощущения. С одной стороны, сладость предстоящих дивных минут таинственного свидания, радужным цветом окрашивающих томительные месяцы ожидания, а с другой — боязнь скомпрометировать девушку, которую он через несколько месяцев должен будет назвать своей женой. Он понял, однако, что продолжительное молчание может обидеть молодую девушку. Первое ощущение взяло верх.

— Это с твоей стороны безумие, но это безумие так пленительно! — воскликнул он.

— Пойдем, я покажу тебе дорогу.

Княжна отодвинула ширму, отперла стеклянную дверь и провела его в коридор до входной двери.

— Я буду в назначенный день оставлять эту дверь отпертою, — сказала она.

Он ходил за ней как в тумане, всецело подчиняясь ее властной воле.

«Это безумие, это безумие! — неслось в его уме. — Но если это откроется, то лишь ускорит свадьбу!» — вдруг мелькнула у него мысль.

Натолкнувшись на это соображение, он не только успокоился, но даже обрадовался этому безумному плану княжны. Они снова вернулись в будуар.

— Ты доволен? — спросила она.

— Конечно, дорогая моя, как же я могу быть недовольным провести с тобой совершенно наедине несколько часов?

— Не больше часу, много полтора, — поправила она.

— Это зависит от тебя. Я благодарю за все.

— Так сегодня же.

Княжна подошла к стоявшей в будуаре шифоньерке из карельской березы с бронзовой инкрустацией, отперла один из ящиков и вынула ключ.

— Сегодня в полночь… — сказала она, отдавая ему его.

Он взял ключ и бережно, как святыню, положил его в карман.

— Завтра ты заедешь ко мне с визитом и незаметно для других, если будут гости, передашь его мне.

— Хорошо, благодарю тебя, моя милая.

Князь снова привлек ее к себе, но она отстранилась.

— Потом, потом…

Если бы мог он заподозрить, что при таких же условиях получил этот же ключ граф Иосиф Янович Свянторжецкий, хотя, как мы видели, его свидания с княжной до сих пор носили несколько иной, далеко не нежный характер.

Князь Сергей Сергеевич Луговой уехал, сказав с особым удовольствием княжне Людмиле Васильевне «до свиданья».

«Как он хорош, как он мил, — думала она, проводив своего жениха, — он лучше всех. А граф?» — вдруг мелькнуло в ее уме.

Она вспомнила не о графе Свянторжецком, а о графе Свиридове.

— Нет, нет, я люблю князя! Никого, кроме него! — вслух сказала она себе. — Я буду его женой.

Чем настойчивее, однако, она убеждала себя в этом, тем настойчивее образ графа Петра Игнатьевича носился перед ее духовным взором.

«Он также хорош! Он тоже любит тебя!» — нашептывал ей в уши какой-то голос.

«Нет, нет, я не хочу, я люблю князя», — отбивалась она.

«Но князь обречен… Он должен погибнуть… С ним погибнешь и ты…» — продолжал искуситель.

Молодая девушка припомнила все случившееся в Зиновьеве со слов покойной княжны.

«Ведь он сказал, что в тебе видна холопская кровь!» — наносил ей последний удар таинственный голос.

Все лицо молодой девушки при этом воспоминании залилось краской негодования. А она только что поцеловала его!

«Я тебе покажу, князь Луговой, холопскую кровь!» — припомнила она свою угрозу по адресу князя в Зиновьеве.

Увлечение ее князем боролось с этим воспоминанием.

Под влиянием злобы на князя Сергея Сергеевича молодая девушка усиленно кокетничала с графом Свиридовым. Еще и там, в Зиновьеве, князь Луговой нравился молодой девушке гораздо более, чем граф Свиридов, но она не могла простить первому нанесенного ей оскорбления, до сих пор вызывавшего жгучий румянец гнева на ее лицо, и она убеждала себя в превосходстве графа Петра Игнатьевича над князем Сергеем Сергеевичем. То же происходило с ней и в Петербурге, после описанного нами свидания с князем Луговым, во время которого она подтвердила данное княжной Людмилой Васильевной слово быть его женой. Она то чувствовала себя счастливой и любящей, то вдруг, вспоминая нанесенное ей князем оскорбление, считала себя несчастной, ненавидящей своего жениха.