– Ты постоянно хвалишь себя, чтобы убедить самого себя в этом?

– А как иначе, Белоснежка? Кто ещё меня похвалит? Для всех я грёбаный убийца. Для тебя – такой же. Им насрать на то, что я не всегда хочу убивать. Не хочу их бить. Не хочу всего этого дерьма и вони кожи, изрубцованной мной. Но я такой. Я справляюсь с собой, как умею, и других спасаю от себя, – с отвращением выдавливает он.

– Спасаешь? Как это?

– Я не настолько пьян, чтобы всё своё дерьмо на тебя выливать. Дай мне сконцентрироваться и начинай уже брить меня, – фыркает Лазарро.

– Ты в любом состоянии контролируешь свои слова, так что не прикрывайся сейчас алкоголем, словно ты совсем не хотел этого говорить. Ты хотел, и мне нравится, что ты открыт со мной. А также я считаю, что ты спасаешь людей, потому что знаешь, что после убийства находишься в трансе. Фабио рассказал мне о твоём первом убийстве, и как ты тогда завалил огромного амбала. Если ты ждёшь, что я восприму это, как нечто ужасное или неприемлемое, то нет. Я бы хотела помочь тебе справиться с этим…

– Грёбаная Мать Тереза, мать её, – смеётся Лазарро. – Желаешь спасти потерянную душу из лап дьявола и вернуть её на путь истинный, во благо святым писаниям.

– Не богохульствуй, Лазарро. Это не умаляет твоих достоинств и не делает тебя мудаком, каким ты пытаешься сейчас быть. Я знаю другого Лазарро. Теперь закрой рот, иначе я тебя пораню, – резко произношу и беру бритву.

На самом деле я немного волнуюсь. Это ведь Лазарро. Пьяный Лазарро, и он может специально дёрнуться, чтобы пораниться и получить от этого выгоду. В его голове может быть куча каких-то жутких приёмов, только бы наказать меня. Поэтому я не опускаю сильно лезвие и медленно веду им, как в то время, когда только училась брить папу.

– Приятно, – на выдохе говорит Лазарро.

– Молчи. Я очень нервничаю, – шёпотом прошу его.

– Боишься причинить мне боль или боишься, что рука дёрнется, и ты вспомнишь, что я с тобой сделал, и перережешь мне горло? – едко произносит он.

– Хватит думать, что я тебя хочу убить. Нет. Я опасаюсь поранить тебя. Ты всегда считаешь, что каждый человек жаждет увидеть твою кровь. Ошибаешься. Не все такие безумные ублюдки, Лазарро, есть и другие люди…

– Есть ты. Моя Белоснежка, которая всегда прощает. Всегда помогает. Всегда прикрывает. Всегда заботится. Всегда со мной, – его голос хрипит.

Останавливаюсь и вытираю бритву.

– Твоему отцу повезло. О нём ты заботилась чаще, чем обо мне, – добавляет он.

– Ты же не начнёшь сейчас ревновать и к нему, правда? Это глупо. Он мой отец.

– Я чертовски ревную. Получить столько ласки и затем отправить тебя в рабство. Вот она… грёбаная любовь.

– Хватит, я прошу тебя. Мои родители ни о чём не знали. Они бы никогда так со мной не поступили, – с болью шепчу.

– Держать тебя рядом всю жизнь, а потом ради каких-то денег отпустить? Я бы не отпустил. Сам бы поехал, но не отпустил бы тебя в неизвестность одну. Не отпустил… я бы спрятал. Замуровал. Только моя… никому больше не достанешься. Моя!

На несколько мгновений прикрываю глаза, подавляя в груди щемящую тоску и муку от его признания. Лазарро так одинок. Мне жаль его. Очень жаль.

Я стараюсь быстрее брить его, но лезвие постоянно за что-то цепляется. Я не понимаю. Протираю пальцами подбородок и замечаю, как Лазарро весь напрягается.

– Там у тебя…

– Шрам, – практически шёпотом говорит он.

– Ох, хорошо, я буду осторожнее. У папы тоже был шрам, сам себя когда-то порезал, и я знаю, как его обойти. Просто не шевелись, ладно? С отцом я так не нервничала. Всё делала на автомате, а с тобой… мне страшно увидеть твою кровь, – едва слышно признаюсь.

Лазарро втягивает в себя воздух, когда я, абсолютно не надавливая, осторожно скольжу по подбородку. Вытираю лезвие и снова подношу его к коже, чтобы срезать волоски, и вот тогда отчётливо вижу два шрама. Они слегка впалые. Четыре небольших углубления на челюсти. Перехожу к другой щеке и, на всякий случай, провожу пальцами по коже, осторожно растирая по ней пену. Нащупываю выпуклый и длинный шрам. Лазарро немного дёргается от моих прикосновений. Откуда столько шрамов на лице? Теперь понятно, почему он не хочет бриться и всегда носит щетину. Так он их скрывает.

Оставив без вопросов наличие шрамов, брею щёку и замечаю на ней не один, а целых три. Два маленьких, а третий длинный и довольно крупный. Потом ещё и четвёртый на скуле. Сглатываю, не зная, что сказать, и перехожу к шее.

– Ты же не собираешься умереть, да? – уточняю я.

– Пока нет. Почему спросила?

– Не знаю… в голове вопрос появился. Просто… сложно объяснить. Увидела, что когда я брею, ты при этом резко поднимаешь шею. Представляю, что лезвие проходит по ней, и потом… столько крови. Я боюсь. Не дай мне увидеть этого, – наклоняясь, целую его в лоб. Лазарро открывает глаза и внимательным, хоть и пьяным, и слегка затуманенным взглядом, смотрит на меня.

– Ты не узнаешь, когда я умру. Клянусь, ты этого не увидишь, – серьёзно обещает он.

– Я бы, вообще, не хотела, чтобы это произошло. У тебя столько лет впереди. Интересных лет. Так когда у тебя день рождения?

Он усмехается и закрывает глаза.

– Я не скажу тебе.

– Ладно, всего лишь попыталась узнать. Но почему не хочешь говорить? Я вот не скрываю, что родилась третьего сентября, и мне будет двадцать восемь. Почему ты не говоришь?

– Про тебя я всё знаю, Белоснежка. Мне не нужно чёртово «Лего».

Тихо смеюсь, удивляясь, что он помнит об этом.

– Брось, соберём его вместе. Я всегда хотела «Лего», но у родителей не было денег на него. Они покупали похожие конструкторы…

– Я куплю тебе акции этой компании или всю её.

– Господи, не надо. Закроем тему. Ничего больше не покупай, Лазарро. Я прошу тебя. Твои траты безумные и странные. Лучше направь эти деньги на что-то другое. Машину себе новую купи, – быстро тараторю, аккуратно сбривая волосы и вытирая лезвие.

– Я помню, тебе и это не нравится. Что тебе, вообще, нравится, кроме моего члена и секса?

– Прекрати. Это не всё, что мне нравится, – цокаю я.

– Тогда что? Скажи мне, – Лазарро резко распахивает глаза. – О чём ты мечтаешь?

Меня словно отбрасывает назад, в воспоминания, когда этот же вопрос задал Карл, и тогда я просто не смогла ответить. И сейчас ничего не изменилось. Вопрос продолжает ставить меня в тупик.

– Ни о чём. У меня нет никаких желаний, кроме как прекратить череду убийств этих несчастных девушек. И я не вру. Мой ответ не изменился за всё это время. Карл тоже интересовался когда-то, но ничего нового в голове не появилось. На самом деле меня немного раздражают, ваши мысли и вопросы о том, что я должна чего-то желать и делать постоянно. Почему вы все спрашиваете об этом? – фыркаю я.