мировоззрения: преобладает обыденное мировоззрение, складывающееся весьма причудливым и внутренне противоречивым образом.

Головы граждан стали заполняться бессистемной мешаниной из политических и идеологических симпатий и антипатий, пропагандистских лозунгов, обрывков научных сведений, смеси религиозных знаний с кинофильмами в жанре фэнтези, суеверий, поп-эзотерики и всего прочего, чем заполнено коммерциализированное информационное пространство.

А что при этом происходит с мировоззрением? Оно не формируется? Вовсе нет, оно формируется в любом случае. Мировоззрение есть всегда и у каждого. Просто оно стихийное, обыденное, не опознанное даже самим его носителем. Когда человек не осознает структуры, природы и базиса своего мировоззрения, его легко соблазнить поверхностными, вторичными ценностями, идеями и идеологиями.

Не только наше, но и любое общество мировоззренчески неоднородно, оно соткано из личностей, обладающих не слишком точно определенными, изменяющимися мировоззрениями. Мировоззрение, будучи трудно уловимым, сложно распознаваемым, тем не менее, является важным фактором, определяющим (порой подсознательно) цели и характер деятельности людей. В результате мы оказались в неустойчивой и, быть может, опасной ситуации: не заботясь о мировоззрении, мы и не понимаем, из чего и как оно складывается. Но, независимо от того, можете ли вы описать собственное мировоззрение или нет, оно у вас имеется. Оно имеется у каждого человека.

Мировоззрение является невидимым и не всегда осознанным базисом любого общения: от обычных людей друг с другом до управленческих систем любого уровня: от корпорации до государства. И если мы не задумываемся, не знаем, из чего и как сложилось мировоззрение тех, с кем я общаюсь, если мы воспринимаем лишь вторичные – пусть и влиятельные до одержимости – свойства личности (политическую принадлежность, вероисповедание и пр.), то мы ограничиваем возможности диалога и сотрудничества и можем просто не достичь желаемых результатов. Хотя было бы достаточно просто понимать, из какого «материала», на основе каких исходных мировоззренческих принципов сформировалась эта «одержимость», чтобы увидеть и возможности сотрудничества и пространства компромисса.

Надо сказать и о словах, похожих на «мировоззрение», которые часто используют как синонимы: мировидение, миросозерцание, мироощущение, мировосприятие, миропонимание. Они кажутся довольно близкими по смыслу, но важные отличия имеются и на них полезно обратить внимание.

Сперва приведу цитату из неожиданного источника – статьи Максима Горького «О пьесах» (1933), в которой сказано: «Отношение людей к миру удобно – хотя это будет несколько грубовато – разместить в четыре формы: мироощущение, т.  е. пассивное ощущение действительности, как цепи различных и устранимых противодействий росту и движению человека; миросозерцание – настроение равнодушное и "объективное", доступное только тем, кто еще обеспечен сытостью, покоем, безопасностью и уверен, что на его век всего этого хватит; мировоззрение – система "радикальных" взглядов, усвоенных в семье и школе, дополненных чтением разнообразных книг,  – о человеке, обладающем такими универсально гибкими взглядами, прекрасно и метко сказано: "Что ему книга последняя скажет, то на душе его сверху и ляжет". А самым драматическим героем современности является человек миропонимания – он стремится изучить и понять мир в целях полного освоения его, как своего хозяйства. Он – человек нового человечества, большой, дерзкий, сильный». Алексей Максимович, несомненно, был человеком проницательного ума… Отмечаю, что он трактует мировоззрение почти так, как оно трактовалось в советское время: получается, что мировоззрение, по  Горькому, почти то же самое, что идеология.

За прошедшие десятилетия вопрос этот обсуждался и отшлифовывался философами разных направлений, и вот какие укороченные формулировки мы можем сегодня предложить. Между мировидением и миросозерцанием отличия не велики, но я бы сказал, что мировидение – более поверхностный, менее углубленный взгляд на мир, чем созерцание, хоть бы и пассивное. (Впрочем, можно трактовать и наоборот, считая, что «созерцание» может быть и таким: смотрю, но не вижу.) Результат того и другого – «картинка» (а не полнокровная, динамичная «картина») мира. Мироощущение – это уже не просто «картинка», а наше эмоционально-психологическое отношение к окружающей действительности, оно проявляется через настроение, чувства. Его важным фактором является не только мир, но и наш психотип. А разного рода образы, участвующие в этом процессе, можно назвать мировосприятием. Мироощущение и мировосприятие, однако, пока еще в включают те интеллектуальные конструкции, которые мы используем, обдумывая внутренние связи между предметами и явлениями, составляющими картину мира. Как только они включены, мы оказываемся на уровне мировоззрения. Интеллектуальные построения сами по себе – это миропонимание.

Статья Горького начинается с примечательной фразы: «Наиболее трудно и плохо усваиваются простые мысли». Не упущу возможности этой фразой завершить текст о мировоззрении. Однако при этом подумаю, что высказанные мысли о мировоззрении не были такими уж простыми. Так что усвоятся, надеюсь.

Могила

(См. также Смерть.) Могила, разумеется, очень важное слово, понятие и образ. Почти такое же, как смерть. В детстве и юности я жил недалеко от старинного городского кладбища, о котором я впоследствии написал рассказ, ставший весьма популярным («Армянское кладбище»). Так что могилы были для меня привычным объектом, а кладбище – местом праздного времяпрепровождения, в основном, говоря языком милицейского протокола, «с целью распития спиртных напитков» с  друзьями. Поэтому, наверное, могилы не внушали мне избыточного мистического ужаса. Уважение к ним, конечно, было. Например, мы никогда не позволяли себе встать ногами на могильный холмик, даже если он давно сровнялся с землей и зарос густой травой. Все-таки это место захоронения, упокоения, место, куда приходят вспоминать покойного. Не будучи человеком верующим, я, тем не менее, этически воспринимаю кладбища и могилы как места сакральные.

Связанное, но существенно другое слово – надгробие. Это большой мир архитектуры малых форм, памятников и скульптур, эпитафий, растений, символов и всему прочему, что формирует кладбища. Мы – любители кладбищ – называемся тафофилами. Впрочем, лучше этим не хвастаться. Потому что с медицинской точки зрения это иногда рассматривается как патологическое влечение к похоронам и всему с этим процессом связанному.

Размышляю ли я о собственной могиле, представляю ли я ее, думаю ли я о том, как родные и близкие будут ее посещать? Признаюсь, нет, никогда такого не было. А пришло мне это в голову потому, что я наблюдаю это у других людей. Первым был друг детства Коля Б-в, с которым мы и посещали то самое кладбище, о котором я упомянул в начале. У  Коли там была похоронена мать, умершая, когда он был подростком. Отец женился на другой, и для Коли все это было довольно болезненной травмой. Мы регулярно ходили на кладбище, чтобы посетить могилу его матери и попить вина. Выпив, мы прогуливались по этому обширному и насыщенному великолепными дореволюционными надгробиями кладбищу, разглядывали их, читали надписи… Среди прочих была весьма любимая Колей могила с запоминающимся,