называл, а кто маньчжуркой, и всем понятно было. Пошли наниматься гурьбой на Светланскую, в самое её начало, где тюрьма на Корейской свои бельма решетками занавесила, и там, у дверей нового Китайско-Восточного железнодорожного управления, сгрудились. Вышел какой-то инженеришка в фуражке с молоточками, зеленым кантом опоясанной, и ну, давай записывать. Всех брал. Людей, говорил, много надо, в партию изыскательскую. Но только не китайцев-корейцев, чтобы против них в Китае кучкой держаться. Паспорта поотбирал, но взамен давал по пять рублей, чтобы до парохода, что через неделю в Китай собирается, с голодухи не померли. А как рвань городская, подзаборная, узнала, что здесь деньги дают, так тучей черной тот домик и окружила. С паспортами многие. И инженер с сотню человек набрал и сказал, что довольно, не надобно более. Тогда на деньги счастливчиков на Семеновском покосе, у моря, пир устроили. Андрей человеком компанейским был, да и с новыми товарищами сойтись надо, тоже в гульбище участвовал. Пил, закусывал, слушал и поражался. Ну и народец…, уж действительно, низы общества. Самому страшно стало. Но и подумал, может, по пьяни впустую бахвалятся, скотством кичатся… Однако и на пароходе и в городишке китайском Даляньване ему от некоторых новых друзей горько делалось.

Даляньвань, как инженер-изыскатель рассказывал, сперва предлагали Славороссией или Порт-Славься именовать, но потом образумились. Кто его знает, что произойти в дальнейшем может, как бы не оконфузиться. И решили Дальним назвать. Так оно и с китайским созвучно будет. Партию изыскательскую на группки мелкие, человек по десять разбили, в каждой группке техник с теодолитом — трубкой бронзовой на трех ножках — старшим, и пошли они трассу прокладывать. Техник у теодолита в раскоряку стоит, согнувшись, а Андрей и его по группе товарищи вешки вершках в двадцати над землей ведут то вправо, то влево, пока техник «ставь» не скомандует. Тогда вешку кувалдой забьют на пару вершков и следующую, чтобы стояли они друг за дружкой и ровнехонько. Или кривую дугу вывешивали. Потом на место вешек колья ровные, ошкуренные, из леска ближайшего, в землю забивали.

Сперва китайцы, жители местные, молча наблюдали за этими их действиями, а потом, когда трассу пришлось вести через их дворики, огородики, поля, а то и через кумирни с божками, кладбища, крик подняли. Кричат громко, по своему, мужчины, женщины, дети малые, да со злобою; камнями бросаться начали, не до смеху. Уже конец мая был, начало июня, китайцы урожай ждут, а тут русские им убираться велят. Понять-то китайцев можно было, но, с другой стороны, и дорогу трассировать надо. Благо казаков с нагайками, шашками да ружьями прислали. Те не церемонились. Китайцы кричат, камнями кидаются, а казаки их нагайками, а то и пальнут в их сторону. Те разбегаются.

Ночевать в китайских фанзах располагались. Товарищи Андрея — люди решительные. Пинками хозяев на улицу вышвырнут, а если те сулеи дадут, то в уголочке хозяевам ночевать разрешат. Андрею с ними и противно было, и страшно. Напьются и ругаются. Или женщину захотят, и давай к хозяйке приставать. И рассказы велись препохабные — где кто китайку снасиловал, фанзу или кумирню ограбил, лавку разгромил, сулею или ханшин с полки в лавке без спроса взял и не заплатил ни копеечки, чоха по-ихнему, с дыркой квадратной посередине медной монетки.

Инженеры и техники запрещали буйствовать, наиболее дерзких рассчитать и выгнать стращали, но сами ночевали отдельно, не знали многого. А на просьбы Андрея утихомириться, на попытки робкие защитить китайцев обижаемых, его избили однажды, а потом и убить пригрозили свои же товарищи. Из Китая домой не уйдешь, доносить начальству тоже не принято. Да и знал он — нож воткнут в спину или горло перережут спящему.

ЖУН МЭЙ. УБИЙСТВО МИССИОНЕРОВ. ИХЭТУАНИ

В шуанцзян — день осеннего равноденствия — двадцать третьего года Гуансюя (23.10.1897 г.) в Цзунли-ямынь пришла весть о том, что в Шанхайгуане убиты двое германских миссионеров. Ли Хунчжан ужасно встревожился.

— Правду говорят, — бормотал он, трясущимися руками вытирая обильный пот, выступивший на лице, — кончается веселье — приходит печаль, кончается радость — приходит горе.

Он сразу же послал во дворец императрицы за Жун Мэй, с её помощью надеясь умилостивить императрицу.

— Опять в шуан цзян, — всплеснула руками Жун Мэй, и сердце её заныло от тягостных предчувствий. — Что же будет? Германцы доверятся нашему правосудию или потребуют руководствоваться старинным китайским обычаем: взял в долг — верни, убил человека — заплати жизнью?

— Ох, нет, — дрожащим голосом ответил Ли Хунчжан. — Уж их то я знаю. В девятом году Тунчжи (1870 г.) в Тяньцзине были убиты двое миссионеров и сожжено французское консульство. Французы не удовлетворились тогда казнью восьми человек. Они требовали высшей меры для Тяньцзинского губернатора и огромного денежного вознаграждения. С тех пор аппетиты варваров значительно возросли. Их, ненасытных, не накормишь. Большие, ох, большие несчастья свалились на Поднебесную.

— Значит, надо спешить в Германскую миссию и убедить посланника, что местные власти и императорское правительство примут необходимые меры, — порывисто вскочила Жун Мэй. — Может быть, там еще не знают о случившимся, и не придадут происшествию большого значения.

— Надо, надо, Жун Мэй, — трясся старый Ли Хунчжан. — Вряд ли это поможет, но принести соболезнования необходимо. Миссионеры не являются официальными представителями державы, в жизни всякое случается, может быть посланник трезво оценит происшедшее, — взбодрился было Ли Хунчжан. Но тут же опять осел мешком. — Нет, это бесполезно. Вспомни, в Берлине мы нанесли визит вежливости их старому канцлеру Бисмарку, и насколько он был высокомерен. Германцы давно зарятся на Шаньдун, их там сейчас развелось множество. Губернатор провинции доносит, что ведут себя германцы крайне бесцеремонно. Ох, беда, беда…

Тут примчался гонец и велел Ли Хунчжану срочно прибыть к императрице Цыси.

— Пойдем со мной, — взмолился старый Ли, — может быть нам вдвоем удастся успокоить императрицу.

Перед покоями императрицы во дворце уже стояли паланкины великих князей Гуна и Цина. Рослые евнухи выхватили Ли Хунчжана из его паланкина, мигом домчали в зал императрицы и бросили на колени. Ему только и осталось, что ударить трижды лбом об пол. Заметив прокравшуюся следом Жун Мэй, императрица глазами велела ей обойти залу вдоль стены и стать сзади справа за троном.

— Что случилось в Шанхайгуане, Ли Хунчжан? — зловеще спросила императрица.

— Там убили двоих германских миссионеров…

— Кто такие миссионеры и как туда они попали?

Ответил великий князь Гун:

— Миссионеры — это монахи многочисленных религий западных варваров. По преданиям, первые миссионеры прибыли в Поднебесную еще во времена династии Дун Вэй. В те же времена один