сделал ещё одну затяжку.

— Значит, ты должен сделать что? Опустить их до своего уровня?

Нокс запустил в меня куском гравия размером с горошину.

— Нет, ты грёбаный придурок. Предполагается, что ты проведёшь остаток своей счастливой жизни, пытаясь соответствовать им.

— Это звучит утомительно.

— Это точно не для слабонервных, — сказал Джеремайя.

Я потёр челюсть. Моё лицо и кулаки ужасно болели. Но теснота в груди, казалось, чуть ослабла.

— Ты зайдёшь обратно? — спросил Нокс, указывая на Хонки Тонк.

Я покачал головой. Мне нужно было побыть одному.

Стеф и Джеремайя подняли братьев Морган на ноги.

Нэш наклонился и положил руку мне на плечо.

— Ты не плохой парень, Люси. Ты просто идиот.

— Спасибо, — сухо сказал я и смотрел, как братья вместе ковыляли обратно к бару. Джеремайя последовал за ними, подмигнув Стефу.

Стеф протянул мне руку, и я принял её.

— Знаешь, последние несколько недель я сам обдумывал всё по второму, третьему и четвёртому разу, — сказал он.

— Ты про что? — мой левый глаз заплыл, и мне было трудно видеть Стефа.

— Про всё. Переезд сюда. Официальное начало серьёзных отношений с Джеремайей. Обязательства.

— Нет ничего плохого в том, чтобы опасаться обязательств, — отметил я, ощупывая ноющую челюсть.

— Есть осторожность, а есть трусость.

— Выкуси, — пробормотал я.

— Послушай, я последний парень, который мог бы давать советы по отношениям, — признался Стеф. — Но, судя по тому, как ты на неё смотришь, это было не просто приятное времяпрепровождение.

— Все в этом грёбаном городе думают, что для всех наступит чёртово «долго и счастливо». Ты ничего не знаешь о нашей ситуации, — напомнил я ему.

— Нет, но ты заставляешь меня задуматься, не лучше ли хотя бы попробовать и рискнуть. Может, лучше вырвать и растоптать своё сердце, чем бояться даже попробовать.

— Любовь делает мужчин глупцами, — съязвил я.

— Да, это так. Но разве отрицание любви не делает нас ещё глупее?

Глава 35. Ты любишь меня, идиот

Слоан

— Что лучше сочетается с периодическими приступами плача? Салаты с курицей-гриль или чизстейки? — спросила мама, показывая два меню на вынос.

(Чизстейк — это бутерброд, сделанный из тонко нарезанных кусочков бифштекса и расплавленного сыра в длинном рулете, — прим.)

Был понедельник, и мы с мамой взяли выходной, чтобы разобрать кое-какие папины вещи. Мы сидели в спальне моих родителей, разбирали его коллекцию книг, решая, что оставить, что подарить, а что продать.

— Слёзы сделают чизстейки слишком сырыми. А как насчёт бутербродов с сыром на гриле?

— Отлично! Прямо за углом есть закусочная, подающая гурманские бутерброды с сыром. Я закажу, — отозвалась мама.

Честно говоря, я не была голодна. Мне редко доводилось делать такое заявление, поскольку обычно оно означало лишь то, что я поймала ротавирус. Но это не ротавирус. Мне было стыдно. После моей стычки с Люсьеном (и его членом) в Хонки-Тонк в пятницу вечером я злилась на себя и испытывала немалое чувство вины.

Я была на свидании с другим мужчиной — в теории идеальным мужчиной — но всё равно не смогла держать руки при себе. Я добровольно участвовала в коридорной засаде, которая чуть не вышла за рамки поцелуев. Затем я вынудила друзей Люсьена приструнить его, хотя сама была виновата не меньше. И судя по их разбитым и окровавленным лицам, когда Нокс и Нэш вернулись в бар, приструнивания там было немало.

Я была смущена и разочарована в себе.

Мама вернулась и грациозно опустилась на пол.

— Это отстой, — сказала я, когда слёзы потекли из моих горящих глаз. — Я скучаю по папе.

— Я знаю, что ты скучаешь, милая. Я тоже. Очень сильно.

— Чёрт возьми! — проныла я. — Я думала, что уже закончила плакать.

— Ах, какая ты глупая и наивная, — поддразнила мама, обхватив моё влажное лицо ладонями. — Давай-ка разберёмся ещё с несколькими стопками, пока не принесли еду.

Мы обе взяли паузу, чтобы высморкаться и успокоиться.

— Что насчёт этого? — спросила я, держа в руках толстый том по налоговому законодательству Вирджинии.

— Пожертвовать. О! Ты помнишь это? — она подняла потрёпанную книгу по юриспруденции. — Твой отец часто расспрашивал Мэйв о юридических прецедентах в семейном праве, когда в десять лет она сказала ему, что хочет стать юристом.

Воспоминания окутали меня, как мягкое одеяло. Папа и Мэйв уютно устроились в уголке для завтрака с блокнотами и книгами по юриспруденции, пока мама помогала мне с домашним заданием на кухонном островке.

Папа был так горд и взволнован тем, что его старшая дочь захотела пойти по его стопам. Мэйв-подросток была свирепой и настроилась быть лучшей.

— Определённо сохранить. Положи это в коробку для Мэйв.

— Итак, я должна спросить тебя кое о чём, что, вероятно, тебя расстроит, — объявила мама, опуская книгу в коробку.

— Так вот каково это — быть родителем? — пошутила я.

— Люсьен, — сказала она.

Я замерла.

— А что он? — она не могла знать о нашей короткой, опрометчивой интрижке. Или могла? Она бы что-нибудь сказала. Если только она не скажет что-нибудь сейчас.

Мама ногой отбросила высокую пачку журналов для выпускников в мусорную корзину.

— Я знаю, что вы двое на самом деле не общаетесь, но мне было интересно, слышала ли ты что-нибудь от него в последнее время. Он отменяет наш ужин две недели подряд и с тех же пор не отвечает на мои звонки. Это совсем на него не похоже, и я беспокоюсь.

Похоже, Люсьен бросил двух из трёх женщин Уолтон.

— Вы, кажется, проводите много времени вместе, — осмелилась произнести я.

— Не будь такой заносчивой по этому поводу. Мы с твоим отцом обожаем Люсьена. Он стал частью нашей жизни с тех пор, как впервые прокрался в твою комнату. Для нас было самым большим разочарованием, что вы двое не полюбили друг друга и не подарили нам кучу прекрасных внуков.

Моя мать шутила, но, учитывая мои нынешние жизненные цели и недавнюю оккупацию моей вагины Люсьеном, это прозвучало как личная нападка.

— Ты скорее получишь в зятья Майкла Б. Джордана, чем Люсьена Роллинса, — сухо сказала я.

— Милый и талантливый. Я бы не расстроилась, если бы каждый День Благодарения смотрела на это великолепное личико, — поддразнила мама. — Так ты ничего не слышала? Я волнуюсь. Игнорить меня не в его духе, как говорят молодые люди. Он много сделал для твоего отца и для меня, особенно с тех пор, как мы переехали сюда, и я скучаю по нему.

Я хотела расспросить её о том, как этот эмоционально отсталый жеребец поддерживал моих родителей, но услышала печаль в её тоне и почувствовала себя полной