– Знакомься, это Валерия! – устало произнес Вадим, нарушая этикет. Правила хорошего тона были излишни, потому что женщина была почти без сознания и вряд ли ясно воспринимала происходящее. – Ей лучше прилечь. Ты не мог бы проводить нас в свободную комнату?

– С большим удовольствием, – ответил Никита. И это была правда. – Пойдем наверх, там окна выходят на солнечную сторону.

Лестница на второй этаж была специально приспособлена для инвалидной коляски. В доме было несколько свободных комнат, он оказался слишком просторным для троих. Никита жил в своем рабочем кабинете, где стояли его книги и компьютер, а мама с бабулей, по привычке, которую они не желали менять, в одной комнате. Угловая спальня была отведена Вадиму. Когда бы он ни приехал, его всегда ждали, и он мог жить в доме сколько угодно, никого не стесняя.

Друзья положили Валерию на широкую деревянную кровать и укрыли пледом. В открытое окно слабо светило выглянувшее из-за туч солнце. В комнате стояли большой старинный комод и шкаф. На полу лежал ярко-зеленый пушистый ковер, сочетающийся с несколькими собственноручно написанными Никитой акварелями в зеленых тонах. Светло-желтый низкий абажур и торшер у изголовья кровати придавали комнате домашний уют и своеобразие. Никита любил старинную мебель и вещи ручной работы, которые привносили в атмосферу жилища тепло и создавали одушевленную и лирическую ауру.

– Ей уже лучше, – сказал Вадим, – Пусть она отдохнет немного.

– Скоро будем обедать, тогда и разбудим ее, – согласился Никита. Он заметил, что женщина заснула, едва ее голова коснулась подушки. Наверное, она сильно устала.

– Можно, она поживет у вас несколько дней? Не знаю точно, в чем дело, но по-моему, ей угрожает серьезная опасность. Кто-то покушается на ее жизнь.

– Никто не знает, что она здесь?

– Никто. И лучше, чтобы соседи ее не видели. Когда я ее вез, все было чисто.

Вадим не заметил, что употребил профессиональный жаргон, и Никита воспринял это как должное. Не удивился, не спросил ни о чем.

– Здесь тихо. Везде сады, деревья. А машину загони в гараж. Пока у меня нет необходимости в автомобиле, ты можешь пользоваться им, сколько угодно. Поживите у меня оба.

– Никита, – Вадим нагнулся и обнял друга. – Я не знаю этой женщины. Вижу ее второй раз в жизни, и второй раз в жизни мне приходится спасать ее. Третий раз меня может не оказаться рядом. Я уеду сегодня вечером, а она останется у тебя. Позаботься о ней.

– Ты не знаешь, что или кто ей угрожает?

– Понятия не имею. Но угроза серьезная, поверь мне. Я бы никогда без крайней необходимости не привез ее сюда. Не скрою, что для вас это может оказаться…

– Боже мой, не продолжай! Ты не мог бы сделать мне большего подарка! Наконец-то жизнь становится стоящей штукой. Я столько мечтал об этом, и вот… Что бы ни случилось, ты можешь на меня рассчитывать, как на самого себя. Добрая фея, которая склонялась над моей колыбелью, дает мне возможность отплатить тебе за все, что ты для меня делал. Я буду заботиться о Валерии как самая сердобольная нянька. Но я хотел бы знать…

Они были так близки, что читали мысли друг друга. Вадим ответил, не дожидаясь, пока друг выскажется.

– Нет. Никита, я только ее друг. Не знаю, почему я это делаю. Наверное, если кто-нибудь способен меня понять, то это ты. Я забочусь об этой женщине и охраняю ее ради той, другой. Далекой и недоступной. Только она мне нужна. Мне плевать, что нас разделяет смерть. Нет ничего невозможного в этом мире! Мы сами строим свои клетки. А я с рождения ненавижу неволю. Наверное, именно это объединяет нас с тобой, крепче, чем кровные узы. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что ты прав. Пусть она спит. Можешь оставить ее здесь и ни о чем не волноваться. Пойдем обедать.

Они спустились в гостиную. Вера Львовна, мама Никиты, принесла чудесные персики, и они сияли розовыми боками на мельхиоровом блюде. Друзья отдали должное вину, жаркому из телятины, картофельным блинчикам, салату, и вышли на веранду, отдохнуть перед чаем. У Никиты в жизни не было такого прекрасного аппетита.

– Как мне хорошо у вас! – сказал Вадим. Он тоже испытывал душевный подъем, совершенно ему не свойственный. И это оказалось таким приятным, что он сам себе удивлялся. Жизнь повернулась сегодня к ним обоим неожиданной гранью.

– Мальчики, чай остынет! – позвала их из гостиной Вера Львовна.

Пирог с вишнями оказался необыкновенно вкусным, и Никита пожалел, что Валерия не попробует его горячим. После чая сели играть в карты – бабушка выиграла больше всех и была счастлива. Вера Львовна принесла пепельницу и милостиво разрешила мужчинам курить. Все чувствовали умиротворение и довольство, любовь друг к другу, к этому старому уютному и гостеприимному дому, умытому дождем саду, глядящему в открытые окна гостиной, запаху флоксов, свежих и буйно цветущих посреди двора, звукам фортепиано, на котором Вера Львовна играла вальс «На сопках Манчжурии»…

Приятная грусть щемила сердце, хотелось плакать, как плачут счастливые люди, и бабушка несколько раз украдкой вытирала слезы, сердясь сама на себя. Валерия мирно спала на втором этаже, под монотонный шум мокрых листьев, спокойно и без сновидений. Она забыла о кашле, о пожаре, о смерти Евгения, об Александре, о своих страхах… Никита забыл о своих неподвижных ногах, а Вадим – об убитом им сегодня в сквере человеке, который, впрочем, собирался сделать то же самое, но только не по отношению к равному по силам мужику, а к беззащитной женщине. Поэтому он не заслуживал сожаления.

На дом и сад опустились прозрачные сумерки. В гостиной бабушка зажгла свечи, – это так у них было принято. Свеча – символ ожидания и постоянства. Где-то обязательно должен светить огонек, к которому стремится усталое сердце, и где тебя любят не за что-то, а просто так.

Валерия проснулась, с трудом соображая, где она. Вспомнилась горящая штора, вопли Бориса Ивановича… Почему-то стало смешно. Потом… Она вышла из вестибюля поликлиники, кто-то закричал, в кустах она видит мертвого человека… Да! Мертвый человек, – вот почему такой переполох вокруг! У нее кружится голова, она теряет сознание… Кто-то несет ее к машине, укладывает на сиденье… Запах кожи и металла, легкое покачивание… ее тошнит…Она закрывает глаза и снова проваливается в туман. Потом порыв свежего воздуха, пахнет яблоками, прохлада и сырость… Ее несут в дом. Кто-то разговаривает между собой…Комната с зеленым ковром, так приятно лежать на мягкой постели… Ветер шумит за окнами. Она ощущает необыкновенный покой…

Валерия глубоко вздохнула. Тот же прохладный запах яблок и еще, пожалуй, вишен, ванили… Как в детстве. Она приподнялась – на тумбочке у кровати стояла тарелка, на которой лежал кусок вишневого пирога, рядом – изящная фарфоровая чашка с крепко заваренным чаем.

Валерия вдруг почувствовала, что голодна. Пирог оказался вкусным, а чай немного остыл, но это тоже было кстати. Она подошла к окну. Темный в сумерках сад шевелил ветками, принося в комнату дождевую влагу; бледная луна отражалась в лужах на дорожке к дому. Свет зажигать не хотелось. Чей это дом? Валерия смутно вспомнила двух мужчин – один, кажется она его уже где-то видела, стоял, а второй – незнакомый, сидел в кресле, которое само ездило. Она потерла лоб. Второй мужчина не может ходить? Инвалид? Может быть. Она не чувствовала тревоги. Оба произвели на нее благоприятное впечатление.