Другой из шести обвиненных в колдовстве, Амид Дарне[743], согласно Роже, ничего не признал, хотя он вынес «семь с половиной» traits de corde – скорее всего, strappado[744]. Совет постановил 12 ноября, что мужчину нужно подвергнуть дальнейшим пыткам, очевидно, еще более жестоким. Во время мучений он признал, что шесть лет назад присягнул на верность дьяволу. Так пишет Роже. Согласно протоколам заседаний совета, имеющим решающее значение, он, напротив, еще до 2 ноября признал себя еретиком и колдуном, в результате чего совет постановил пытать дальше и его самого, и его товарищей по заключению, один из которых сбежал[745]. Во всяком случае, мы должны констатировать, что все участники – надзиратель, адвокат и совет – в нанесении ужасных увечий Буржо, а также сожжению его супруги, и, наконец, усилению мучений Амида показали, что у них хватает воли и жестокости в преследовании колдунов.

Однако 6 ноября совет поступил более мягко с «несознавшимися» обвиняемыми. Из двух, уличенных в hérésie (то есть колдовстве или ведьмовстве), видимо, по доносу, но, несмотря на пытки, не признавших вину, одна, Клаудия Меллиц была временно отпущена из тюрьмы, а другая – изгнана из Пене, и когда несчастная попалась через несколько дней, ее высекли и изгнали навечно[746]. О смягчении проявленной к еретикам строгости говорит также то, что Дарне выносили приговор двое судей, а к Буржо был прикреплен один. Возможно, то, что их было двое, спасло несчастному Дарне жизнь: один судья объявил его заслуживающим смерти, другой его оправдал[747].

Роже, строгую объективность которого хвалил даже Пфистерер[748], добавляет: «С сожалением мы вынуждены сказать, что церковные власти в этом случае считали своим долгом подгонять усердие магистрата» (c. 178). 19 ноября Кальвин и местный священник Жак Бернард из Сатиньи объяснили совету, что хотя уже были приложены усилия (desjà l’on a fait diligence)[749] свершить правосудие над нарушителями закона из Пене, там осталось еще много “еретиков”, или колдунов (hérétiques). Они также потребовали «приказать служащим упомянутой области начать расследование против этих еретиков и искоренить там эту породу (telle race)».

Нужно принять во внимание, что Кальвин вмешался в дело властей еще когда процесс был sub judice, то есть не закончен. Он восхвалил усилия, приложенные для нанесения увечий Буржо и казни супругов; он утверждал, что в маленьком округе Пене еще много колдунов – он это знал даже до того, как расследование завершилось, – и требовал «законной инквизиции», как если бы жестокий процесс, при котором все задержанные подвергались пыткам (хотя вся его тяжесть обрушилась лишь на троих), не провели добросовестно, то есть достаточно жестоко. На самом деле он пытался склонить строгих и жестоких судей к еще более суровым приговорам.

Почему он вмешался именно в тот момент, когда решение о двух обвиняемых, Меллиц и Дарне, еще не приняли?

Можно предположить, что Кальвину не нравилось условное и окончательное освобождение двух «колдунов», чья вина, с его точки зрения, была ясно установлена, хотя никто не заявил, что магия, которую они практиковали, наносила вред обществу, вероятно, речь шла о предсказаниях или исцелениях якобы магическими средствами. Будь все иначе, реформатор не стал бы в тот момент, когда оба процесса еще не были закончены, таким образом пытаться влиять на судей.

Совет хотел применять смертную казнь только в том случае, когда магия была связана с преступлениями против общества. Кальвин считал достойным смерти любое колдовство. В одной проповеди он говорит: «Если члены городского совета будут выполнять свои обязанности, то, без сомнения, они не потерпят их [колдунов и гадателей], как не потерпели бы убийц»[750]. Из-за этого ужаса были искоренены народы Ханаана. Предсказатели и колдуны хуже отравителей и разбойников, ибо хотят уничтожить весь закон, всю дисциплину, весь естественный порядок. Они менее терпимы среди нас, чем разбойники и убийцы. В комментарии к Исх. 22:18 он объясняет, что Бог сам установил смертную казнь для ведьм[751], а государство должно исполнять Божью волю!

«Extirper telle race de la terre de Peney» – это значит для Кальвина больше, чем только изгнание, больше, чем хотелось бы Совету. «Extirper» происходит от «stirps», корневище. «Extirper» означает вырвать с корнями и уничтожить. Если разбойников и убийц не только изгоняли, но и наказывали смертью, то, с точки зрения реформатора, это прежде всего должно применяться к еще более опасным колдунам. Изгонять их и тем позволять заражать другие места недостаточно.

На следующий день после того, как Кальвин потребовал более жестких наказаний, появился прокурор из Пене[752], чтобы защищать судебные методы Совета, которые Кальвин, как подразумевалось, оспаривал своим вмешательством. Он просил, чтобы незаконченные процессы над колдуньями и колдунами проводились без боязни, решительно и строго. Совет постановил арестовать всех обвиняемых, а надзиратель всеми силами получал «требуемые сведения» от колдунов. Амиду Дарне, о чем совет узнал 23 ноября[753], на strappado оторвали левую руку. Некий Лентилле умер от подобной пытки, несмотря на усилия врачей[754]. Однако власти безжалостно постановили, что Дарне нужно пытать дальше (plus oultre inquieté). Выбивая признание, а вернее, самообвинение, несчастному жгли ноги. И это все по требованию Кальвина – проводить légitime inquisition[755]. Он правда не знал, что его необоснованное требование приведет к такому ужасу?