– Ну Сонь… Сонечка, ну ты успокойся… ревела, небось, да?

– Мне так жалко его… – неожиданно сказала Соня. – Аня, мы ведь венчались.

– Да по барабану ему!

– Не важно… это так не пройдёт, даром…

– Вот и хорошо бы ему кирпич на голову свалился!

– Анька! Замолчи! – испугалась Соня. – Не смей так говорить… не дай Бог!

– Ой, ты ещё сходи – помолись за его здоровье!

– Глупая ты ещё, Ань… – выдохнула Соня. – Конечно, помолюсь. Я люблю его. И не могу желать ему зла.

– А я бы на твоём месте сходила к этому батюшке, сказала, что он тебя бросил, изменил, и пусть бы он всё развенчал.

– А я бы на твоём месте ерунды не болтала, от которой уши вянут! – выкрикнула Соня.

– Нет, подожди… Ты что это теперь – на всю жизнь без мужика? Вот ещё, глупости!

– Я не буду это обсуждать!

– Нет, какое говно… – распаляла себя сестра. – «Привыкай, я теперь муж…» Объелся груш!

– Аня, прекрати, я не могу больше…

– Нет, ничего всё-таки не понимаю! – сестру было не остановить. – Ладно, если бы ты уже старая была, а то ведь ещё молодая… Он с Катькой и то дольше пробыл!

– Хватит! Ребёнок услышит…

Анька понятливо кивнула и послушно перешла на громкий шёпот.

– Нет, точно, испугался, что Вадика взяли! Мамаша-Калюжная напророчила… Слушай… А может, они теперь оставят тебя в покое, а? Может, папаня мой суд проиграет – Калюжные-то помогать прекратят?

– Не знаю…

– Может, Димон за тебя попросит?

– Может быть… если вспомнит.

– А вдруг… – хлопнула себя по голове Анька. – Вдруг – это они? Они заставили его уйти от тебя?

– Ну да… – грустно усмехнулась Соня. – Столько времени заставляли-заставляли, и вдруг раз – и заставили! Нет, Ань. Это его выбор. А… Валерия? Что она ещё говорит?

– Ничего… А, да! Говорит, мол, лучше бы ты тогда бабки взяла. И, между прочим, она права!

Соня уже очень устала от её воплей, с трудом выдерживала этот разговор. Анька собиралась остаться ночевать, но, по счастью, её забрал Костик. А Соня ещё немного почитала Вадику сказку и отправила его в постель.

– Тётя Софья Васильевна… – сказал мальчик, когда она ласково укутала его одеялом.

– Что, мой зайчик?

– А можно… Можно, я тебя буду больше мамы любить? Я буду тогда плохой?

В его голосе слышалось тревожное ожидание. Соня замерла. Она вдруг вспомнила своё детство. Вот эту самую комнату, Мару, заплетающую девочке косу… «Мама Аллочка – она у тебя одна, это ведь мама твоя. А меня зови просто – Мара. Что ты всё «тётя» да «тётя»!»

Соня взяла ручку Вадика, поцеловала его ладошку и сказала:

– Можно, милый. Ты будешь очень хороший. А ещё… Я хочу, чтобы ты звал меня мамой. А ты сам как… хочешь?

– Да… – прошептал мальчик. – А это можно?

– Можно, дорогой, можно. Это обязательно можно…

* * *

Если день кое-как прошёл, то ночь навалилась на неё всей тяжестью постигшей беды. Так плохо ей не было давно, наверное, со смерти Мары. Соня только сейчас поняла, что весь день провела в ожидании – она всё ещё не поверила до конца, что Митя ушёл.

В голове у неё постепенно складывалась ясная картинка происшедшего. Приходилось признать: Митя сказал правду. Да, он ещё любит её немного, и совесть его мучает, но теперь ему жизненно необходимо вернуться обратно – в свою среду, к привычной жизни. Мите стало невмоготу, и он спасает самого себя. Это естественное желание, оно не подлежит осуждению. Наверное, так чувствует себя ныряльщик, когда у него совсем не осталось воздуха – всплыть любой ценой, всё равно, кто остался на дне – инстинкт самосохранения сильнее.

Это Соне казалось, что Митя полностью изменился, забыл о прошлой жизни, не нуждается больше ни в машине, ни в чувстве собственной крутизны. А ведь они были друг с другом так мало – всего полтора месяца. Любовь захватила его, заставила многим пожертвовать, рассориться с родными. Но по мере того, как страсть превращалась в ровные, стабильные будни, он прозревал, и ему становилось всё тоскливее. Но Митя скрывал свои муки – глубоко внутри сердца.

Соня лежала и пыталась вспомнить, что происходило между ними в последнее время. Ей казалось, что Митя стал с ней слишком ласков, словно боится её потерять. Теперь-то всё ясно: он решил уйти и действительно прощался.

Как же она ничего не поняла? Ведь чувствовала всегда – каждый его жест, каждый взгляд! Наверное, только казалось, что чувствовала… Что-то стало последней каплей: слова Ирины, разговор с матерью… какая теперь разница? Переломный момент случился раньше, но остался незамеченным Соней. Неужели она просто прятала голову в песок, не видела того, что невооруженным взглядом видели все остальные? Она вспоминала слова его тётки, которым тогда не поверила – а ведь Валерия знала племянника с детства. Правы оказались и Анька, и Женя… и Нина Степановна, и Димина мать, предрекавшие, что появление Вадика только ускорит разрыв. Митя держался, играл с ребёнком, изображал отца, а в душе ужасался, что это теперь на всю жизнь, и ничего лучшего в его судьбе никогда не случится.

Да, именно так, всё логично. Получается, что среда прорастает у человека внутри, и пересадка на иную почву, увы, невозможна.

Конечно, Мите сейчас нелегко, он чувствует себя виноватым. Про их венчание, наверное, будет ещё какое-то время думать. Но ведь он никогда и не верил по-настоящему, просто поставил цель – добиться Сони любым путем. Тогда она казалась ему нужнее всего остального, и все её убеждения что-то значили. Теперь – всё остальное вышло на первый план.

Соня принимала все доводы разума, но у неё всё равно не получалось понять – как можно променять то чудо, что произошло между ними, на тусовки, деньги и тачки?

Но ведь люди такие разные, по себе никого не познать. Ей-то не приходилось делать подобный выбор, она не росла под фамилией Калюжная, её не встречали в любом обществе с благоговейным страхом, и она не превратилась в изгоя, пойдя против этого общества.

Непонятно только, как Митя сможет общаться с отцом, если считает его преступником? Закроет глаза, как Наташа? Или будет пользоваться его услугами через мать? Вот уж кто действительно счастлив – так эти две женщины! Соня представила себе радость Валентины Юрьевны и с тоской осознала, что Митя и сам мечтал к ней вернуться. Как глупо было считать, что он не страдает без матери… И отца он любил – а не только его деньги. И говорил об этом открыто, пока не понял, что Соне это неприятно. Теперь он пришёл к своим самым близким людям, ночью, как блудный сын. А Соня…

«Мы – не пара… я больше не могу с тобой!» Наверное, этих слов она не забудет до самой смерти. Словно молотом по наковальне, они постоянно стучали в её голове, отзывались немыслимой болью.