Работы Э. Уэйта часто производят впечатление здравых и серьезных; но порой он находит скрытые параллели и переклички смыслов там, где. их просто-напросто нет. Так, именно он заявил о связи между Граалем и картами Таро, которая явилась плодом его порой диких фантазий об «истинном» Граале, поскольку он отождествил четыре так называемых Святыни Грааля — «Чашу, Копье, Блюдо и Меч» — с четырьмя мастями Таро: чашами, жезлами, мечами и пентаклями. По его собственным меркам идентификация пентакля и блюда была явно натянутой, и он дополнил свою аргументацию намеками на оккультные ритуалы и символику карт Таро XIV в., иронизируя при этом над «выдумками гадателей», использовавших колоду Таро. Лучшее современное исследование истории карт Таро упоминает о том, что в первые три века своего существования фактически единственной формой использования карт Таро была карточная игра особого рода. Оккультное же использование колоды Таро началось благодаря шарлатанам XVIII в. и самозваным магам XIX в. Масти Таро представляют собой просто вариации широко известных червей, бубен, крестей (треф) и пик, символическая трактовка которых никогда не считалась заслуживающей серьезного исследования.

Однако вопрос о Таро и Граале — это мелочь по сравнению с главной темой Уэйта, который в своей работе «Сокровенная церковь Святого Грааля» проводит мысль о существовании некой тайной традиции в христианстве. В частности, он пишет, что

«Грааль лежит в основе легенды о реликварии. Эта легенда была сложена или заимствована, и ее связывали со слухами о некоем тайном учении о евхаристии и священстве. Она проникла в романы или, наоборот, вышла из них, включая в себя некоторые фольклорные элементы, адаптированные в соответствии с ее основной задачей; они-то и являются ее слабым местом… Тайное учение в литературном изложении трансформировалось в некую тайную школу; это и была школа христианской мистики, являющаяся неотъемлемой частью ядра учения Католической церкви».

Уэйтс проводит параллель между мессой Грааля и Блаженным видением, но рассматривает это не как озарение гениального творческого воображения, а как отражение реальной мистической практики, выходящей далеко за рамки учения Церкви. «За границами всех знаний о внешнем мире, основанных на вере и учении [Церкви], существует другое знание, которое коренится в сокровенных глубинах разума…» Уэйт благоразумно предпочел уклониться от раскрытия реальных свидетельств существования тайной Церкви; по прочтении его книги возникает впечатление, что это тайна, принадлежащая узкому кругу одинаково мыслящих личностей, которые инстинктивно «знают» секреты этих мистерий. Книги Уэйта пользовались широким успехом у читателей и содержали массу научных материалов, но выводы, к которым он приходит, — это нечто совсем иное:

«Все сакральные символы служат одной-единственной цели — они открывают двери и вечные врата мира зримых образов, и поэтому каждый из них можно назвать sanctum mirabile[393]. Что же касается Святого Сосуда, то он, на мой взгляд, представляет собой этакий «мастер-ключ» ко всем Святым Реликвиям. Ключ этот открывает путь в Зал Магистров, а впоследствии и во Внутреннюю Капеллу, в которой мир вечно воспевает Gloria in Excelsis Dei[394]».

Итак, мы вышли за рамки ортодоксальной методологии и опыта; Уэйн цитирует здесь Элиаса Эшмола[395], ученого XVII в., который изучил мир алхимических тайн и говорил о той сфере опыта, что знает ее достаточно, чтобы держать язык за зубами, и недостаточно, чтобы говорить о ней с непосвященными.

Это утверждение об ограниченности рационального мышления и о ценности личного мистического опыта, не скованного рамками обряда и вероучительной доктрины, явилось одним из основных постулатов литературы о Граале в Англии в начале XX в. Эта мысль присутствует в работе Чарльза Уильямса[396]; она же лежит и в основе идеи об утраченном ритуале Грааля и в основе философии Нью Эйдж[397], которая отдает предпочтение индивидуальному опыту перед любыми вариантами формального или тайного знания. Между тем все они подчеркивают превосходство духовного и его отрешенность от материального мира и в то же время сознательно уклоняются от конкретизации материального воплощения Грааля, Грааля-реликвии. Идея о том, что настоящий Грааль, Чашу Тайной Вечери, можно реально найти, подтверждалась археологическими находками и невероятными открытиями конца XIX в. Если ученые смогли отыскать целые легендарные города древности, такие, как Троя, почему бы им не найти Грааль? Католические реликвии, претендовавшие на роль священного блюда или Чаши Тайной Вечери, попросту игнорировались, и вскоре появились новые кандидаты на роль святыни.

Первый из них был связан с оккультным движением, а ареной его появления стали развалины Гластонберийского аббатства, о косвенных связях которого со средневековым Граалем мы уже говорили. В конце XIX в. Гластонбери был небольшим городком со средневековыми руинами, представлявшими немалый интерес для археологов, который, однако, утратил свое уникальное место, которое он занимал в прошлом на карте Британии. Авторы исторических романов и художники вдохновлялись легендой о том, что именно здесь находится могила Артура. Подлинное средневековое монастырское предание, которое, надо признать, никогда не утверждало, что Грааль хранился именно в этом аббатстве, было предано забвению в пользу гипотез, основанных на романах. Так, в «Святом Граале» Теннисон вкладывает в уста короля Артура вопрос, обращенный к Персевалю:

Трудно назвать конкретный источник этого утверждения; вполне возможно, что оно — изобретение самого Теннисона, полусознательное напоминание о тех склянках с кровью и путом Христа, которые хранились монахами в качестве священных реликвий. И вскоре после того, как эта реликвия прочно вошла в фольклорную мифологему Гластонбери, она приняла конкретные формы.