того или после того оказывается больше или меньше, не принесут большой пользы при опровержении теории, которая для подтверждения своей истины располагает всякими другими доказательствами. Такой теорией я признаю ту, которая утверждает, что неограниченное увеличение обращения, которое не может быть приведено ни к какой постоянной единице, должно и может порождать собою постоянное понижение вексельного курса сравнительно с другой страной, обращение которой имеет в своем основании подобную единицу.

Определивши то значение, какое можно придавать записке Пирса, я призову теперь внимание читателя к таблице, извлеченной мною из положений комитета о слитках и из бумаг, которые с тех пор были представлены в палату общин. Я попрошу его сравнить количество обращения крупных билетов с колебаниями вексельного курса и убежден, что он не найдет никакого затруднения в примирении высказанного мною начала с действительными фактами данного случая, особенно если он обратит внимание на то, что действие увеличения количества обращения обнаруживается не вдруг в полном объеме, а требует известного промежутка времени; что возвышение или понижение ценности серебра сравнительно с золотом изменяет относительную ценность обращения Англии и Гамбурга и, таким образом, делает обращение той или другой из этих местностей относительно чрезмерным и дешевым; что, как я уже заметил, тот же самый результат наступает в нашей ли стране, или в тех странах, с которыми мы ведем торговлю вследствие изобильного или недостаточного урожая или благодаря какому-либо иному увеличению или уменьшению действительного богатства этих стран, которое, изменяя относительную пропорцию между товарами и деньгами, изменяет и ценность орудия обращения. С этими поправками я опасаюсь лишь того, чтобы не нашли, что возражения Пирса могут быть отвергнуты, не прибегая к признанию несостоятельным самого начала, которое, если бы получило применение, установило бы меркантильную теорию вексельного курса и могло бы быть сделано ответственным за столь значительный отлив орудия обращения, что противовес последнему может быть найден единственно в сокрытии нашей монеты в банке и в освобождении директоров от обязательства уплачивать металлом по билетам.

Данные, представленные Пирсом комитету о слитках[88].

После этого периода, под влиянием значительного торгового расстройства, громадного ввоза хлеба, тяжких субсидий, курс на Гамбург продолжал падать и 2 января 1801 года равнялся – 29 9

Увеличение выпусков билетов в 1 и в 2 ф. в промежуток времени с конца 1799 года до конца 1802 года поднимает общую сумму билетов

Уровень гамбургского курса взят из списков Ллойда.

Среднее количество банковых билетов с 1797 по 1809 год включительно заимствовано для последующей таблицы из Отчета комитета о слитках. Вексельные курсы извлечены из списка, представленного парламенту монетным двором. Относительно количества своих билетов, находившихся в обращении в 1810 году, банк представил парламенту три отчета: первый – от 7 и 12 чисел каждого месяца; второй – еженедельный отчет с 19 января по 28 декабря 1810 года; и третий – также еженедельный с 8 марта по 29 декабря 1810 г. Среднее количество билетов свыше 5 ф., с включением почтовых билетов, согласно первому отчету представляет – 15 706 226 ф., а билетов ниже 5 ф. – 6 560 674 ф.

В годы, обозначенные ниже знаком *, ценность серебра сравнительно с золотом превосходила монетную оценку; это в особенности имело место в 1801 году, когда за количество серебра, меньшее 14 унций, можно было купить унцию золота; монетная оценка равняется 1:15,07, нынешняя же рыночная цена – около 1:16.

Среднее количество билетов банка Англии, находившихся в обращении в течение каждого из последующих годов:

В настоящем 1811 году банк представил отчет о количестве своих билетов за 18 дней этого года. Среднее количество билетов в обращении в 5 ф. и выше за эти 18 дней, с включением почтовых билетов, было 16 286 950 ф.

А билетов ниже 5 ф. – 7 260 575 ф.

Всего – 23 547 525 ф.

«Если бы, – говорят «обозреватели», – у людей праздных и у тех, которые живут постоянными доходами, было взято значительное количество орудия обращения и перенесено в руки фермеров, мануфактуристов и купцов, то пропорция между капиталом и доходом значительно изменилась бы в пользу капитала, и в течение короткого времени продукт страны возрос бы весьма сильно».

Не подлежит сомнению, что «не количество орудия обращения, а иное распределение его» способствует увеличению народного богатства. Если бы поэтому мы могли иметь полную уверенность, что действием излишества и последующего обесценения обращения сила потребления у непроизводительных и праздных классов была бы уменьшена, а число производительных и промышленных классов увеличено, то последствием этого, несомненно, явилось бы увеличение народного богатства, так как под видом капитала реализовалось бы в подобном случае все то, что прежде расходовалось под видом дохода. Но вопрос состоит в том, произвело ли бы такое действие излишество обращения? Не будет ли тысяча франков, сбереженная ростовщиком из его дохода и отданная в ссуду фермеру, столько же производительна, как если бы она была сбережена самим фермером? «Обозреватели» замечают, что «всякий новый выпуск билетов не только увеличивает количество орудия обращения, но также и изменяет распределение общей массы их. Более значительное количество их попадает в руки тех, которые потребляют и производят, и меньше прежнего в руки тех, кто только потребляет».

Но необходимо ли это происходит так? По-видимому, автор считает за доказанное, что те, которые живут постоянными доходами, должны потреблять всю совокупность своего дохода и что никакая часть его не может быть сберегаема и ежегодно присоединяема к капиталу. Но это очень далеко от истинного положения вещей, и я спросил бы, не дадут ли ростовщики-капиталисты точно такого же стимула возрастанию народного богатства, сберегая половину своих доходов и помещая их в капитал, благодаря чему освобождается капитал, который в конце концов будет употреблен теми, которые потребляют и производят, – как и в том случае, когда обесценение их дохода благодаря выпускам банковых билетов простиралось бы до 50 %, и, вследствие этого, их способность делать сбережения была бы совершенно отнята у них, хотя бы банк и выдавал под видом займа предприимчивому человеку сумму банковых билетов, равную по ценности той, до которой уменьшился бы доход капиталиста? Разница и единственная разница состоит, по моему мнению, в том, что в одном случае процент по денежному займу уплачивался бы действительному владельцу собственности, а в другом он был бы в конце концов уплачен под видом возрастания дивидендов или барышей собственникам банка, которые получили бы возможность воспользоваться им несправедливо. Если бы кредитор банка