мимо, схватил лошадь и снова взмыл в небо, взмахнув крыльями так, что всех распластало по земле. Даже ее внутренний демон, выбиравшийся из своей тюрьмы, вроде бы на миг отвлекся, чтобы посмотреть, как дракон тащит кричащую лошадь вверх и исчезает в облаках. Полное ужаса ржание стихло.

Штелен моргнула. Она отвлеклась от процесса собственной смерти, но уже вновь ощутила, как когти впиваются в нее изнутри, чтобы прокопать путь на свободу сквозь ее плоть.

Отвлечься.

«Хотя бы на миг отвлекись от собственного страстного желания быть наказанной. Ради Бедекта».

Штелен рванула к Бедекту.

Он смотрел, как она приближается, не узнавая ее. Он потерялся в своем кошмаре, утонул в убийственной ярости – сколько раз она его уже таким видела. Штелен поднырнула под топор – Бедект пытался разрубить ее пополам – и оказалась слишком близко к нему, чтобы он мог защищаться. Она пнула его в колено, он вздрогнул и взревел.

– Заткнись, старик.

Он начал падать, но она успела поймать его, приняв на себя весь его вес.

– Боги, ну и жирдяй же ты.

Ни под каким видом она бы не утащила его в одиночку.

Штелен пнула хорошенькую девушку, свернувшуюся калачиком в грязи под Бедектом. Та уставилась на нее великолепными зелеными глазами, озадаченно моргая, и Штелен захотелось украсть эти глаза.

– Хватай его за проклятые ноги, – крикнула она девушке.

Две женщины наполовину понесли, наполовину потащили Бедекта к дому.

При виде заброшенной лачуги глаза девушки расширились.

– Нет, – сказала она, замедляя шаг.

– Брось его – и я убью тебя, – сказала Штелен. – А теперь шевелись.

Глава сорок вторая

Заглянув в зияющую пасть Послесмертия, каждый обретает религию.

Клерикер, жрец Ванфор Штелунг

Клерикер несет полную ерунду.

Хальбер Тод, поэт-котардист

Вихтих стремительно атаковал, сплел стальную паутину из ударов, но Лебендих пробила ее, из длинной раны на правом бедре Вихтиха потекла кровь. Где-то позади него Опферламм что-то кричала, пытаясь женщину в чем-то убедить, но Вихтиху было некогда ее слушать.

«По крайней мере, треклятый палец больше не дергает».

Он отступил под натиском мечницы, отбивая ее финты и атаки. Даже измученная, она была хороша. Чертовски хороша.

Но она не была лучшей. Она не была Величайшим Фехтовальщиком в Мире.

Вихтих отбил удар и в тот же миг нанес свой, ранив мечницу в бок, под ребрами. Не так глубоко, чтобы это оказалось смертельным, но он по опыту знал, что такие раны очень болезненны.

– Видишь, – сказал он, – доспехи делают тебя медленной.

Она снова атаковала, и он выбил один из мечей из ее руки, клинок упал в грязь.

– Много ты сражалась одной рукой? – подмигнул он. – Я – да, – солгал он.

Вихтих атаковал, нанося колющие и рубящие удары, заставляя Лебендих пятиться к полуразрушенному камину. Он видел дыры в ее защите, но игнорировал их. Он мог бы убить ее дюжину раз, но довольствовался тем, что наносил неглубокие раны, разрывая ее цепной хауберк, как пергамент. Каждый раз, когда он видел возможность закончить бой, он колебался.

«Да что ты такое делаешь. Она слишком хороша, чтобы играть с ней в игры. Прикончи ее».

И все же он колебался.

Штелен. Эта женщина была важна для Штелен.

«Да она отправила Штелен в Послесмертие вот этими самыми руками. Пропади все оно пропадом. Убей эту суку».

Меч Лебендих проскользнул сквозь его защиту, кровь брызнула у него из груди. По ощущениям, мечница срезала ему один из сосков.

– Жалеешь теперь, что у тебя нет доспеха? – тяжело дыша, спросила она.

И снова он отбросил ее серией финтов и атак, убить которыми ее было нельзя.

«Если я отправлю ее в Послесмертие, Штелен будет ждать ее там. Она узнает, что я убил ее подругу».

Почему-то ему казалось, что клептик не скажет ему за это спасибо. Каждый раз, когда кто-нибудь убивал того, кого хотелось убить Штелен, она вела себя так, как будто ее ограбили. И никто не ворует у Штелен. Боги, сколько раз она говорила ему это?

«Если я убью Лебендих, Штелен найдет меня и убьет».

Такая мелочь, как собственная смерть, ее не остановит.

– Я не…

Лебендих бросилась на него, не дав договорить, и Вихтих обнаружил, что пятится под ее яростным натиском. Она кричала на него, несла какую-то ерунду. Что-то о том, что для Штелен он дороже, чем она, но это было смешно. Клептик могла, конечно, желать его безупречное тело, но она была слишком умна, чтобы по-настоящему любить его.

Сквозь раскаты грома и крики Лебендих снаружи доносились звуки, которые Вихтих сразу узнал. За ветхими стенами дома кипела битва.

«Это еще что такое?»

Ванисты Геборене, должно быть, нашли их и приближаются. Или, может быть, это шумел тот треклятый дракон.

– Убей каждого, кто войдет в дверь, – крикнул Вихтих Опферламм.

К его удивлению, девушка кивнула и повернулась спиной к сошедшимся в поединке мечникам, чтобы наблюдать за входом. У малышки был потенциал. Может быть, не потенциал будущего Величайшего Мечника в Мире, но некоторый. Чем-то она напоминала ему Флуха. Не ту версию, которую пытался разыграть альбтраум, а мальчика, которого он оставил много лет назад.

«Я возьму ее под свое крыло, научу быть великой».

Странно было иметь в своей жизни женщину, кроме Штелен, которую он любил, не собираясь при этом трахнуть.

«Должно быть, это и есть зрелость и мудрость».

Но сначала ему нужно разобраться с этой большой сукой.

Зарычав, Вихтих снова отбросил Лебендих. Независимо от того, насколько она была хороша, он был лучше. Он знал, что он – лучше. Он знал это глубже, чем она знала что бы то ни было, верил в это сильнее, чем она в принципе была способна верить. Он резал и резал ее, разрывая в клочья ее хауберк и оставляя длинные раны, из которых сочилась кровь. И все же она не оставляла попыток убить его, неумолимая в своей ярости.

– Да брось это дело, – сказал он, и она попыталась вогнать ему меч в живот. – Ты не можешь победить. Я – Величайший, и ты это знаешь.

Он обрушил на нее всю свою мощь гефаргайста, но она это проигнорировала.

«Да насрать ей».

Лебендих убьет его или погибнет, пытаясь это сделать.

Дверь с грохотом распахнулась, и Опферламм закричала, попятившись.

Штелен и какая-то женщина затащили Бедекта в дом и бросили его на земляной пол. Старый ублюдок истекал кровью из тысячи ран. Его правое ухо свисало с шеи на рваной полоске