– Ребята, это вы астронавты?

Все мы были одеты в синие летные костюмы с нашивками NASA и прочими эмблемами с шаттлами на них. На них были «крылья» – золотые морские и серебряные авиационные, нашивки «25 Махов» и американские флаги. Нас можно было принять либо за астронавтов, либо за персонажей Диснейленда в Эпкоте. Ее вопрос явно выдавал в ней блондинку.

Чуть слышно я прошептал Хуту: «Для нее я готов быть кем угодно». Не сомневаюсь, что у Хута роились столь же непристойные мысли, но он сыграл джентльмена и ответил: «Да».

– А вы были на Луне?

Я яростно прошептал Хуту: «Скажи ей да!» Но он, черт бы его побрал, ответил правду. Может, если б мы соврали, она взяла бы нас к себе домой.

Она начала ходить перед нами, улыбаясь и задавая вопросы. Я ждал, что в какой-то момент она спросит: «Так разве вы не знаменитый экипаж STS-26? Как жаль…» Но она не спросила. Похоже, ее устраивало общение со вторыми.

К моему изумлению, я заметил, что все остальные члены экипажа пожимают ей руку! Даже Хут. Наверно, его хватил столбняк, когда она вошла в нашу ложу, иначе его сдержанность объяснить было трудно. «Кучка слабаков, – подумал я. – Вы можете пожимать руку Билли Джоэлу. Вы можете пожимать руку председателю Розеллу. Но пожимать руку Кристи Бринкли?!»

Когда она дошла до меня, я заключил ее в объятия. Ее рука обхватила мою спину – она обняла меня в ответ! И после этого она даже не указала телохранителю, чтобы он встал между нами, и не пришло потом по почте предписание об ограничении свободы… Пусть у меня была медаль, о которой я не имел права говорить, но я точно знал, что расскажу всем и каждому мужчине в Отделе астронавтов, каково это – обнимать Кристи Бринкли. А остальные пусть рассказывают, что ощущали, пожимая ей руку.

Она осталась и продолжала задавать вопросы, в то время как игра продолжалась за нашими спинами. Время от времени мы слышали, как болельщики вскрикивают по случаю особенно зрелищной игры, но в компании Кристи – какая нам была к черту разница? Наконец, взмахнув рукой и пообещав «встретиться в перерыве», она покинула ложу. Донна улыбнулась мне: «Как я понимаю, ты попросишь меня никогда больше не стирать этот комбинезон?» Я засмеялся и поцеловал ее. У Билли Джоэла была женщина-мечта, но и у меня тоже.

Через некоторое время, когда я разминал ноги в коридоре позади ложи, туда вышел покурить Билли Джоэл, и мы заговорили. Меня поразило, насколько он казался нервным при встрече один на один. Он ни разу не посмотрел мне в глаза – как будто я разговаривал с Джоном Янгом или Джорджем Эбби. Я спрашивал его о том, как он пишет музыку, а он меня – о полетах в космос. Я уверен, что именно этот разговор вдохновил его на песню «Не мы раздули пожар» (We Didn't Startthe Fire), но ему пришлось уступить и вставить в стихи имя Салли Райд вместо Майка Маллейна. Конечно, мне следовало написать текст самому. Я не задал ему вопрос, который прямо-таки жаждал задать: «А каково это – спать с Кристи Бринкли?» Подозреваю, что его об этом уже спрашивали.

Когда игра подходила к перерыву, нас проводили вниз к выходу на поле и оставили ждать сигнала. Слоняясь там без дела, мы встретили Аннетт Фуничелло и Фрэнки Авалона, которым предстояло выступить в своем представлении, посвященном пляжным фильмам 1950-х о флоридских тинейджерах, в которых они снимались. Я залюбовался Аннетт. В свои 46, будучи матерью нескольких детей, она была в форме, которой позавидовали бы женщины на 20 лет моложе. Позже, когда она танцевала на сцене те самые пляжные танцы, которые сделали ее знаменитой, она двигалась так, будто вновь стала школьницей. Я был впечатлен.

Кристи Бринкли сдержала свое обещание и подошла к нам, на этот раз для того, чтобы сфотографироваться. Если бы она знала, какие мы дегенераты – Хут, Шеп и я, – она бы, наверно, угостила нас газом из баллончика. Все трое молились, чтобы у нее впервые в истории шоу в перерывах Суперкубка случился конфуз с одеждой, но, увы, этого не произошло. Я принял меры, чтобы на групповом снимке встать рядом с ней. Она положила руку мне на пояс, причем ее ладонь случайно съехала мне на задницу. Уверен: именно мое крепкое тело и красота Мела Гибсона расстроили ее брак с Билли, но папарацци почему-то не узнали об этих деталях.

Нам наконец-то дали сигнал встать на платформу, которую вывозили на поле. Комментатор сделал короткий обзор истории космической программы в то время, как различные космические сцены появлялись на табло Diamond Vision. Наше участие в программе сводилось к тому, что нас представляли публике в качестве экипажа шаттла, только что побывавшего в космосе. Мы помахали аудитории и тем самым выполнили свою задачу. Но после этого, к моему изумлению, ближайшие к нам болельщики стали тянуться через ограждение и передавать нам листы бумаги для автографов и визитки, чтобы мы им отправили фотографии. Другие пожимали нам руки, делали одобрительные жесты и даже кричали «Вперед, NASA!» Они не были фанатами космоса, которые обычно просят автографы. И это не были сплошь «белые воротнички» – нам аплодировал и приветственно кричал пролетариат. Меня порадовал такой энтузиазм простых людей. По-видимому, «Челленджер» не уменьшил общественную поддержку космической программы, чего многие из нас опасались.

В тот вечер NFL организовала еще один ужин со свободной рассадкой для множества гостей. Ожегшись однажды, я решил очень внимательно подойти к поиску компании. Мне повезло: я заметил, что Аннетт Фуничелло и ее муж сидят вдвоем за пустым столом, и направился к ним. Я представил Донну, мы сели и очень приятно провели время за ужином. Аннетт была восхитительна. Я расспрашивал ее о временах, когда она выступала в роли Микки-Мауса, о том, как компания Disney запретила ей сниматься в раздельном купальнике, и о том, как она получала по почте тысячи обручальных колец от «влюбленных до беспамятства» тинейджеров. Я хотел сказать ей, что никто из этих мальчишек не был поражен любовью. Их поражала топография ее свитера. Но я знал, что если выскажу такое вслух, то удар на поражение получу от Донны.

Позднее, когда мы с Донной возвращались в отель, она спросила, которая из двух сегодняшних знаменитостей, Кристи Бринкли или Аннетт Фуничелло, больше очаровала меня. Без малейших колебаний я ответил: «Аннетт».

Донна удивилась: «Я была уверена, что ты ответишь – Кристи Бринкли. Она ведь намного моложе и так красива».

«Да, так и есть. Но сегодня за ужином я вспоминал, как подростком смотрел на Аннетт в телепередаче «Клуб Микки-Мауса», где на ней майка с ее именем на груди, и воображал, что́ у нее под буквами A и E. И вот спустя 30 лет я сижу напротив нее и думаю о том же самом».

Донна засмеялась и произнесла привычную фразу: «Повзрослеешь ли ты когда-нибудь?»

После возвращения из Майами я впал в обычную послеполетную депрессию, которую испытывает любой астронавт. Как сказал однажды Боб Овермайер, «быть астронавтом – все равно что кататься на самых больших в мире американских горках: сегодня ты на орбите и разговариваешь с президентами, а завтра у тебя нет даже личного парковочного места». Я уже готовился потерять право на парковку и был уверен, что пройдет еще несколько лет, прежде чем у меня появится шанс на новый полет. Я был в конце длинной очереди. В нашем отделе была целая сотня астронавтов. В ожидании полета мне оставалось выполнять какие-нибудь вспомогательные функции – работать капкомом в ЦУП, оценивать программное обеспечение в лаборатории SAIL, заниматься разработками в области полезных грузов и т. д. Конечно, я признавал важность этой работы, но в сравнении с тем волнующим миром, в котором живут назначенные на полет экипажи, она была скучна. Я уже дважды чувствовал себя обитателем того мира и знал, что почем. Я не хотел пилотировать офисный стол. Слово «отставка» часто приходило мне на ум. Я знал, что Донна одобрит решение уехать из Хьюстона: каждый подъем на крышу Центра управления запусками убивал ее. Но, будучи хорошей женой-католичкой, она никогда бы не поставила свои чувства на первое место. Это решение должен был принять я. Другие астронавты из числа TFNG его уже приняли. Джим ван Хофтен, Пинки Нельсон, Салли Райд, Дейл Гарднер и Рик Хаук объявили о намерении покинуть NASA или уже сделали это. В отличие от некоторых из них, я не имел предложений высокооплачиваемой работы «на гражданке», требующих безотлагательного решения. Я не занимался поиском работы и не имел планов на дальнейшую жизнь, когда бы мне ни предстояло ее начать, с одним исключением: я знал, что начну ее в Альбукерке. Отец Донны умер и оставил ей дом, в котором она выросла. Этот дом и Скалистые горы были магнитами, которые тянули нас назад.