тот или иной талмид-хахам отправлялся в Меджибож под влиянием своих учеников, которые донимали его вопросами, насколько можно доверять тому, что говорят о Беште; как следует относиться к его толкованиям Торы, да и всему его учению в целом.

Именно так случилось с р. Нахманом из Косова (Косовером), который поначалу был не просто противником, а яростным ненавистником Бешта. «Шивхей Бешт» объясняет это тем, что корень души Бешта происходил от души царя Давида, а корень души р. Нахмана — из души царя Шауля, и потому враждебное отношение р. Нахмана к Бешту имело во многом иррациональный характер, уходя в глубь предыдущих воплощений.

Дело дошло до того, что однажды Бешт с его умением улавливать все происходящее в мироздании сказал: «Р. Нахман во время молитвы настраивает свои мысли так, чтобы извести меня, но у него, с Божьей помощью, это не выйдет».

Ученики р. Нахмана, разумеется, заметили этот его настрой против Бешта, и однажды сказали учителю: «Что это?! Весь мир едет к Бешту и превозносит его до небес. Почему бы и вам не поехать и не познакомиться с ним поближе, чтобы потом рассказать нам, где правда? Сколько времени мы будем сомневаться вместо того, чтобы сосредоточиться на изучении Торы?!»

И раби Нахман отправился в Меджибож. Бешт принял его с большим почетом, а затем два выдающихся знатока Торы попросили всех, кто был в комнате, оставить их наедине. Но, как обычно, среди учеников Бешта нашелся один, который спрятался то ли под лавкой, то ли где-то еще и подслушал разговор.

Р. Нахман начал с прямого вопроса: правда ли то, что Бешт может читать чужие мысли?

— Тогда скажи, о чем я сейчас думаю! — сказал р. Нахман, услышав положительный ответ.

— Как известно, человеческая мысль непостоянна; человек обычно скачет от одной мысли к другой. Но если ты сосредоточишься на чем-то одном, то я скажу! — ответил Бешт.

Р. Нахман сосредоточился, и Бешт сказал:

— Ты думаешь о непроизносимом Имени Творца.

— Ну, об этом было несложно догадаться, — усмехнулся р. Нахман. — Еврей всегда должен думать именно об этом, как сказано в псалме (16:2): «Представляю имя Господа перед собой всегда». Понятно, что, когда я отрешился от всех посторонних мыслей и сосредоточился на одной, передо мной предстало одно из Имен Всевышнего.

— Да, но у Него множество Имен, и ты мог вообразить любое, однако ты представил именно это, — возразил Бешт, и р. Нахману не оставалось ничего другого, как признать его правоту.

После этого разговор перешел на различные вопросы каббалы. И, хотя р. Нахман Косовер не сразу стал приверженцем Бешта, и разногласия между ними существовали еще долго, судя по всему, разговор тот произвел на гостя большое впечатление. Его былая враждебность исчезла, и он больше не считал его опасным еретиком и шарлатаном.

Во всяком случае, когда однажды р. Нахман услышал, как его ученики злословят о Беште, повторяя его же слова, он сильно разгневался и рассказал притчу о том, как два сановника сделали для царя новую корону, а затем стали спорить, где поместить на ней особо драгоценный камень, и тут кто-то из толпы поддержал мнение одного из них. В ответ разгневались оба сановника, сказав недотепе: «Кто ты такой, что лезешь в наш спор?! Мы спорим лишь о том, как сделать так, чтобы больше подчеркнуть величие царя!».

«Таков же спор между мной и Бештом, — подытожил р. Нахман. — Это — тот спор во имя Небес, который вели царь Давид с царем Шаулем, а затем Гилель с Шамаем, и не вам в него вмешиваться».

Все это, по всей видимости, происходило в первый период жизни Бешта в Меджибоже, так как р. Нахман Косовер скончался в 1746 году, на шестом году меджибожского периода.

Немалую роль в привлечении к Бешту новых сторонников играли не только его сверхъестественные способности (включая, целительство), но и человеческие качества. Так произошло в истории с тремя братьями, каждый из которых был знатоком Торы и Б-гобоязненным человеком, но двое из них стали приверженцами Бешта, а третий вошел в число его противников[272].

Однажды Бешт приехал в Каменку, где жили братья, и когда он спросил о делах брата-миснагеда, ему сообщили, что тот занемог, не встает с постели и даже потерял дар речи. Словом, у него налицо были все признаки паралича. Приверженцы Бешта думали, что того обрадует эта новость, и он спишет ее на кару Божью, но, если бы это было так, Бешт попросту не был бы Бештом. Он не только не высказал никакой радости, но опечалился и сказал, что хочет проведать больного.

В пятницу он спросил двух братьев, удобно ли будет, если он организует в субботу молитву возле их брата, чтобы способствовать его исцелению?

«Конечно, если бы он был здоров, то он точно не позволил бы, чтобы ты молился в его доме. Но теперь он лежит, как камень, и ему нет никакого дела до того, что происходит вокруг него, так что, конечно, можно. Тем более, что у него есть особая комната для молитвы», — ответили братья.

Бешт велел принести в дом ковчег со свитком Торы, и молился в этом доме и пятничную минху, и вечернюю и утреннюю субботние молитвы, причем последнюю затянул до часу дня. Перед чтением Торы он вышел в сени передохнуть, и тут услышал крики, что больному стало хуже, видимо, он умирает, и вместе с учениками поспешил в его комнату.

Когда он сел возле р. Шмуэля, Ривеле-праведница сказала сыну: «Почему ты не приветствуешь учителя?». Но тот ничего не ответил — то ли потому, что у него уже не было сил говорить, то ли по той причине, что он не считал Бешта своим учителем.

Тогда мать вложила руку умирающего сына в руку Бешта, и тот спросил больного, учил ли тот Талмуд? Ответом Бешту снова было молчание, но он не отступил и повторил свой вопрос еще несколько раз. Так как молчание продолжалось, то Бешт сделал вид что сердится.

— Где твоя вежливость?! — сказал он. — Я спрашиваю тебя, читал ли ты Талмуд, а ты не отвечаешь!

— Да, я читал Талмуд, — слабым голосом ответил больной.

— А в каком трактате сказано: «Милы ли тебе эти страдания?», — продолжил разговор Бешт.

— В трактате «Брахот», — последовал ответ.

— И что там на это сказано?

— «Ни они, ни плата за них…»

— А теперь, — повысил голос Бешт, — ответь мне, милы ли тебе эти страдания?

— Ни они, ни плата за них, — прошептал больной.

— Тогда дай мне руку свою! — приказал Бешт, и затем