Лагерь захлестнула сумятица, а вернее говоря – хаос. И особоничего с этим поделать было нельзя. Весьма внушительная группа лагерниковожидаемо рванула к медпункту добывать спирт (и ведь добыли!). Еще болеевнушительная толпа бросилась к кухне и на склад продовольствия, а потом –перетряхивать казарму и прочие вертухайские помещения в поисках хавки. И заспирт, и за жратву вспыхивали стычки. А когда в руках оружие, когда ты взвинчендо предела, возбужден пролитой кровью, когда сам пролил чью-то кровь, то наспусковой крючок уже жмешь без колебаний и размышлений. Ну а если еще и влил всебя, да на голодный желудок и по устатку, тут уж и вовсе ничего не сдержит...Кроме всего прочего, лагерники сводили счеты. У многих друг к другу, чтоназывается, накопилось. Те, кто раньше боялись или не могли, этой ночьюполучили возможность сквитаться. И многие этой возможностью пользовались.

Прекратить хаос было нереально. Спартак и не пытался перетьпоперек стихии, самого бы эта стихия смяла, как танк подвернувшуюся на путидощатую изгородь. Тем более Спартаку было вовсе не до того, чтобы наводитьпорядок и кого-то спасать от расправы. У него на эту ночь была конкретная иочень непростая задача – уберечь Комсомольца от вольтанутого зековского люда.

Да и вообще эту безумную ночь нужно было просто пережить.Собственно, уже, можно сказать, пережили...

Близилось утро. Блекли звезды, небо начинало светлеть,подергиваться утренней серостью. В лагере продолжалась шумная суета: шальнаяпальба, резкие команды, истерические крики. Вот опять со стороны дальнего,двенадцатого, барака бесконечной чередой затрещали винтовочные выстрелы. Горелодва барака... по всему лагерю полыхали костры.

Сейчас бессмысленно было гадать, кто жив, кто уцелел, ктосорвался за лагерные ворота – а ведь были и такие. Утро все расставит по своимместам. И им – Спартаку в первую очередь – к утру уже надо знать ответ на самыйважный и в принципе единственный на сегодня вопрос: а дальше-то что?

Убежавшие из лагеря солдаты еще никуда добраться не могли.Разумеется, если их не подобрала попутная машина (а подобрать никак не могла,потому что посреди ночи неоткуда ей было взяться). И днем-то особо неоткуда...Стало быть, до середины наступающего дня про то, что в лагере властьпеременилась, в любом случае никто не узнает. И этим надо воспользоваться...

В коридоре под чьими-то тяжелыми шагами загрохотали доски.Вошли, громыхнув дверью, Юзек и Галера. Их появление разбудило тех, когосморило и кто задремал, а таких набралось немало. Среди них были, чтоинтересно, Кум и Марсель. Война войной, а человечий организм своего требует.Особенно же клонит в сон, что хорошо известно всем разведчикам и диверсантам, впредутренний час.

– Ща Горький подвалит, – Галера доставал из-за пазухи ивываливал на стол какие-то кульки, жестяные банки. – Мы тут в санчасти чайнадыбали, из-под носа бандеровцев увели. Чифирек ща сварганим. Хавчик тут,кстати, еще кой-какой. Эй, Кум, где тут примус? Должен же где-то тут бытьпримус!

– В соседней комнате, – отозвался Комсомолец, зевая ипротирая глаза.

– Крупного прибили, – сообщил Геолог, грузно опускаясьна стул. – Он ходил по лагерю и толкал речи, как Ленин передпролетариатом. Что делаете, мол, опомнитесь! Складывайте, мол, оружие, хватайтезачинщиков, и вас простят. Проявите, мол, классовую сознательность! Ну вылитыйТроцкий. Сперва над ним смеялись, а потом повалили на землю, да и забилинасмерть.

– Кто его так? – вяло поинтересовался Ухо.

– Да какая разница, – философски ответил Геолог, носкомзадвигая под стол осколки от стекла, закрывавшего от мух и грязи портретДзержинского. Портрет со стены сорвал Клык и долго топтался на нем, совершаянекий ритуальный танец, прежде чем выдрал картинку из рамы, изорвал в клочья ивыкинул в окно. – Только вот Профессор расстроится. Кто ж ему теперь будетвозражать учеными словами.

Крупный – это было прозвище бывшего снабженца одного изуральских предприятий, в лагеря угодившего по каким-то сугубо хозяйственнымпричинам. То ли предприятие по его вине встало, то ли провалил задание партии.Как бы там ни было, а Крупный на полном серьезе считал, что он один сидит влагере по ошибке, остальные же – вполне заслуженно. И еще Крупный всегда спорилс Профессором, практически по любому поводу.

– А сам Профессор где? – поинтересовался Ухо.

Геолог пожал плечами.

– Недавно еще живой был. Видел я его у одного из костров.Грыз что-то вроде сухаря...

Спартак все так же стоял у окна. Только что внизу к крыльцуадминистративного корпуса прошел Горький, и с ним двое его людей. Чуть позадиэтой троицы на сознательном отдалении держался Поп, которого, собственно, ипосылали за главарем сук. (Сперва Марсель ни в какую не соглашался вступать ссуками в переговоры, горячился: «Их можно только резать! Они Гогу и Магогукончили!» Однако Спартаку и Комсомольцу с превеликим трудом, но все же удалосьпереубедить его.)

Спартак услышал, как Марсель говорит Комсомольцу:

– Ты бы клифт начальнический снял, харэ уж в нем рассекать.А то не ровен час перепутают. Стволов-то на руках – до дури.

– Мне на тот свет обязательно надо попасть в погонах, –хмуро сказал Комсомолец.

– Даже так! М-да... Вор и легавый навсегда останутся вором илегавым. Ну, ежели дело только в погонах, то гимнастерочку оставь, но поверхнадевай не шинель, а бушлат чей-нибудь. Все лучше будет...

После этого Марсель, закуривши папиросу, подошел к Спартаку.

– А жить хорошо, сосед, да? Воля! Мы – свободные люди,чуешь? Плевать, пусть в конечном счете пристрелят, все там будем, но хотьпоследние деньки вольным покучерявлюсь!

– Сегодня ночью проходил мимо одного мужичонки, – сказалСпартак, – который сидел, обхватив голову, и бормотал: «Что мы наделали,что же теперь со всеми нами будет»...

– Ты это к чему?

– К тому,– Спартак повернулся к Марселю, – что завтраутром таких мужичков будет чуть ли не половина лагеря, а к середине дня почтивсе будут сидеть, обхватив голову, и ныть: «Что же мы наделали»...

– Ну и?

– Вспомни самые разные революции, бунты Стеньки Разина иЕмельки Пугачева, вспомни восстание моего тезки...

– Трудно будет вспомнить, я же в ваш исторический кружок нехаживал, – хмыкнул Марсель.

– Вот и напрасно, как выясняется. А так бы знал, что нетвосстания без вождя. Или, вернее, так: нет вождя – народ растеряется, придет вуныние и испужается сам себя. Ты правильно говорил. Словом, нужен тот, ктоскажет: «Я знаю, что делать и как делать, я выведу вас, вам ничего другого ненужно, только идти за мной». Причем так скажет, что ему поверят.

– То есть ты имеешь в виду...

Марсель не договорил – дверь кабинета распахнулась оттолчка. Зашел Горький. Те двое, что сопровождали его, остались снаружи. Всеправильно – здесь собиралось совещание на высшем уровне, им здесь делать былонечего.