Наконец телефон Ровайо настойчиво потребовал ее внимания. Она скривилась, вытащила его и поднесла к уху, не включая видеоизображения.

– Да, что? – Она послушала и снова скривилась. – Домой еду, а что?

Из телефона неслось мужское бормотание.

– Рой, я не была дома тридцать… нет, подожди, – она сверилась с наручными часами, – тридцать пять часов. За это время мне удалось проспать полтора часа на диване в кабинете, и я уже двенадцать часов на ногах…

Возражающий треск из динамика. Ровайо сердито зыркнула в сторону:

– Данихеранетак…

Койл снова что-то протрещал. Она перебила его:

– Послушай, Рой, не пытайся указывать мне, сколько мне спать. Ты не должен…

Из динамика по-прежнему несся треск.

– Ладно, ты прав, мы все устали, а знаешь, Рой, что надо делать, когда устаешь до усрачки? Надо ложиться спать. Я не осилю еще одно всенощное бдение только потому, что вы с Цаем решили сыграть в копов старой закалки. Никто еще не раскрыл так ни одного дела, если не считать ребят из твоих любимых киношек, снятых еще до миллениума. Если хотите вести себя так, будто никакой Новой Математики никогда не существовало, на здоровье. А я еду домой.

Более приглушенный треск. Ровайо глянула на Карла и подняла бровь.

– Нет, – сказала она ровно, – я его не видела. Разве у него нет телефона? Нет? Ну, может, он у себя в гостинице. Увидимся утром. – Она отключила звонок и сказала – Там народ тебя ищет.

– Вот как.

– Да. Хочешь найтись?

– Не слишком.

– Вот и я так подумала. – Она допила то, что оставалось в ее стакане, и снова изучающе посмотрела на него: – Ну, я бы сказала, вариант идти в отель отпадает. Хочешь поехать ко мне и еще выпить?

Он тоже посмотрел на нее:

– Это вопрос с подвохом?

Станция Алькатрас предоставляла сотрудникам авто-коптеры с программным управлением, которые круглосуточно доставляли их на оба берега залива. Неподалеку от квартиры Ровайо была пара посадочных площадок. И они с удовольствием прошлись, смеясь, наслаждаясь тем, что вместе прогуливают работу, ощущением приближающегося вечера и действием коктейлей. Она спросила, откуда Карл знает испанский, он немного рассказал о Марисоль, чуть больше о Марсе и о Нагорных проектах. Как и прежде, Ровайо жадно выспрашивала детали. Они касались друг друга куда свободнее, чем считалось приличным в латиноамериканской культуре, в лоне которой она выросла. Посыл становился все сильнее и недвусмысленнее. Они поднялись на второй этаж и в дверях ее квартиры обменялись улыбками.

Дверь за ними тяжело захлопнулась, раздалось журчание электронных систем безопасности.

Сдержанность вдребезги разбилась об пол, на котором они жадно набросились друг на друга.

– Так что ты теперь хочешь делать?

Она все еще стояла перед ним, подбоченившись, с широкой улыбкой, как будто позировала для журнала мод. Карл почувствовал, как его усталый и сморщенный член вопреки всему дернулся навстречу такой красоте.

– Я думал, ты устала.

Она пожала плечами:

– Так я действительно устала. Наверное, вошла в цикл. Через пару часов я, вероятно, опять почувствую себя выжатой.

– Тебя не экстрасомировали часом?

– Нет у меня экстрасом. – Неожиданно в ее голосе зазвучала настоящая злость: – А что, похоже, что в моей семье водятся такие денежки? Думаешь, если бы у моих родителей были финансы на экстрасомирование, я работала бы в ШТК-Без?

Он сощурился. Поднял руки, словно сдаваясь:

– Хорошо, ладно, это были просто мысли вслух. Штаты Кольца славятся такими вещами, ты же знаешь.

Она не слушала. Растопырив пальцы, она провела ладонью вдоль тела. Карл увидел ее лицо, и движение потеряло малейший намек на чувственность.

– Все, что у меня есть… Я либо с этим родилась, либо, чтоб его, заработала на это сама. Я делала карьеру. На то, чтобы дослужиться до детектива, у меня ушло восемь лет, и я, блин, не срезала этот путь генетическими усовершенствованиями. Я не…

– Я сказал, хорошо, детектив.

Это ее остановило. Она снова опустилась на диван, сгорбилась, положив руки на колени так, что ладони свесились между чуть разведенными в стороны ногами. Подняла голову, чтобы посмотреть на Карла, и на ее лице было какое-то загнанное выражение.

– Извини, – пробормотала она. – Нас просто всех тут малость подзадолбали всякие Айши Бадави и Мередит Чанг.

– Вообще-то Айша Бадави из Нью-Йорка, она суданка по происхождению, – отметил Карл.

– Да ну? Хочешь посмотреть, какой у нее дом на побережье? До хера здоровый для иностранки. В любом случае, я не об этом.

– Нет? – Внезапно посткоитальная близость стала жать ему, она вязала по рукам и ногам, мешала дышать. Ровайо была для него, как и прежде, совершенно посторонним человеком, однако находилась совсем близко и к тому же без одежды. Он вдруг почувствовал всплеск какой-то нутряной ностальгии по сексу с Севджи Эртекин. – Так ты не большая поклонница генетических усовершенствований?

Она фыркнула:

– Думаешь, среди тех, у кого нет экстрасом, найдется хоть один поклонник?

– Думаю, да. – Но сам-то Карл знал, что, по большей части, просто пытается ее спровоцировать. – Думаешь, я барахтался бы во всем этом дерьме, если бы сорок лет назад уже существовала действенная технология искусственных хромосом? Думаешь, мы сейчас носились бы по округе в поисках отставного суперсолдата, который, мать его, стал каннибалом, чтобы выжить, если бы свойства тринадцатых можно было включать и выключать при надобности? Посмотри на меня хорошенько, Ровайо. Я, блин, ходячее олицетворение чересчур спешившей генетики прошлого века, которая еще не придумала экстрасом.

– Я знаю.

– Серьезно в этом сомневаюсь. – Карл провел кончиками пальцев по скуле. – Ты это видишь? Если ты модификант, люди на это не смотрят. Они заглядывают прямо под кожу и видят то, что записано в твоей двойной спирали.

Женщина-коп пожала плечами:

– Ты предпочел бы, чтобы они останавливались на коже? Я слышала, что в прежние денечки нам бы с тобой не поздоровилось, цвет неподходящий. Тебя правда больше устроила бы порция старой доброй ненависти от расистов?

– Я свою порцию уже получил. Не забудь, я почти четыре месяца просидел в иисуслендской тюрьме.

Она округлила глаза и стала от этого пугающе юной на вид. Эртекин, подумалось ему, просто недоуменно подняла бы брови.

– Четыре месяца ? Я думала…

– Это долгая история. Но я о том, Ровайо, что ты слишком легко рассуждаешь обо всем этом дерьме. Пока не поживешь с не подлежащим изменению модифицированным генетическим кодом, не поймешь, каково это. Ты даже не представляешь, какое счастье было бы иметь экстрасомный переключатель, которым всегда можно воспользоваться, если надо.