Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Целую неделю Айзенменгер не общался ни с кем, кроме телевизора и продавщиц в магазинах. Он отказался от попыток связаться с Мари — во-первых, потому, что толку от этого не было никакого, а во-вторых, потому, что просто не знал, что ей сказать. Страх возобновить в каком бы то ни было виде отношения с ней, точнее, страх, что она сама попытается это сделать, парализовал его. Последние поступки жены казались ему теперь менее значительными, а сама Мари становилась все менее реальной.
Но дома он чувствовал себя одиноко — хотя это вовсе не означало, что ему не хватает жены. Просто квартира почти целиком была плодом ее дизайнерских фантазий, и теперь бросалось в глаза отсутствие хозяйки. Айзенменгер решил, что имеет смысл переехать — и не только из-за того, что все здесь напоминало о Мари, но и потому, что теперь он оказался безработным. Оставив музей, он испытывал облегчение — не было необходимости вскакивать по утрам и бежать на работу, — но жить на что-то все же было необходимо.
Пару раз он пытался дозвониться до Беверли Уортон, но она была недоступна и то ли принципиально не подходила к телефону, то ли круглые сутки проводила на работе. Это его, впрочем, не удивляло и не слишком расстраивало.
Больше всего на свете ему хотелось увидеть Елену, но он не мог решиться даже набрать номер ее телефона, боясь, что это положит конец их и без того подпорченным отношениям.
Даже образ Тамсин не посещал его — девочка то ли отпустила его навсегда, то ли он сам вытеснил ее из собственного сознания.
Ни Джонсон, ни Елена не давали о себе знать, и Айзенменгер решил, что они тоже ушли из его жизни, но как-то в пятницу вечером доктора оторвал от мрачных мыслей звонок в дверь. Открыв ее, он, к своему удивлению, увидел Елену. Она выглядела все так же сурово и настороженно, но факт оставался фактом — Елена Флеминг стояла на пороге его дома.
— Елена!.. Заходите.
Айзенменгер боялся, что вид у него не слишком элегантный. Его опасения подтвердил взгляд Елены, которым она украдкой окинула его фигуру. Улыбнувшись, будто она не могла себе позволить не соблюдать приличия, Елена прошла в гостиную.
— Разрешите ваше пальто. Хотите чаю или кофе?
От напитков Елена отказалась, но черное шерстяное пальто согласилась снять. Она присела на диван, доктор опустился в кресло напротив.
— Как поживаете? — спросил Айзенменгер, чтобы как-то начать разговор.
— Страшно занята.
— Есть какие-нибудь новости в деле Экснер?
— Гамильтон-Бейли арестован, но отпущен под залог. Он, как и Рассел, отрицает, что убил Никки. Рассел же все еще в больнице, как, кстати, и Либман. Вот и все, что я знаю.
— А что слышно о Беверли Уортон?
Услышав этот вопрос, Елена сразу замкнулась в себе и нахмурилась.
— Никаких изменений.
Доктор ничего не ответил, но его молчание только раздуло тлевшее в душе Елены негодование.
— Это в высшей степени несправедливо! Даже слепому теперь ясно, что она виновата в смерти Билрота, но на это никто не желает обращать внимания, словно не случилось ничего из ряда вон выходящего.
— Но довольно трудно сделать что-либо… — начал было Айзенменгер, но Елена перебила его:
— К черту трудности! Речь идет о жизни человека, и смешно говорить, что нельзя ранить чьи-то чувства и причинять людям неудобства.
Он уже не в первый раз сталкивался с тем, что попытки успокоить Елену зачастую производили прямо противоположное действие.
— В жизни все не так просто и логично, — философски изрек он.
— И поэтому мы предпочитаем оставлять все как есть, лишь бы не создавать себе проблем, да?
— Да нет, вовсе нет… — Доктор помолчал. — Послушайте, Елена, я ведь не сказал, что одобряю то, что происходит, я просто пытаюсь объяснить.
На какой-то миг ему показалось, что она снова набросится на него с упреками, но Елена взяла себя в руки и улыбнулась:
— Простите. Просто меня все это так злит…
— Да и меня тоже, поверьте.
Напряжение, которое было между ними в начале разговора, разрядилось.
— Вы знаете, я, пожалуй, все-таки выпила бы чего-нибудь.
— Так чай или кофе?
— А вина у вас нет? Хочется чего-нибудь покрепче. Но если нет, тоже ничего страшного.
— Странное предположение. Есть, конечно.
Айзенменгер вышел на кухню за бутылкой, а когда вернулся, Елена, казалось, окончательно успокоилась.
— Вы знаете, я ведь, собственно, пришла к вам с одним предложением.
Он выжидательно поднял брови.
— До моих знакомых дошли слухи о нашем участии в деле Экснер.
— Вряд ли эти слухи могли оказаться слишком полными, — улыбнулся он.
— Не в этом дело. Недавно слушалось еще одно дело, похожее на это. Женщину уже осудили, но она отрицает свою вину. Сама я еще не ознакомилась с делом, но говорят, что решение суда вызывает большие сомнения.
Несмотря на любопытство, первым побуждением Айзенменгера было отказаться. Не желая делать это слишком резко, Айзенменгер спросил:
— Так вы больше не занимаетесь делами о разводах и наследстве?
— Стараюсь избегать их, — сделав серьезное лицо, ответила она.
— Не могу осуждать вас, — улыбнулся доктор.
Елена, к его радости, ответила на улыбку.
— Я подумала, не согласились бы вы помочь мне в этом деле.
Само по себе предложение было соблазнительным, но в голове Айзенменгера моментально всплыли и другие соображения.
— Я ведь теперь безработный, Елена, и не могу, к сожалению, руководствоваться, как вы, исключительно энтузиазмом.
— Да что вы, клиенты платят! — Тут доктору неожиданно пришла в голову мысль, что Елене очень хочется, чтобы он согласился. — Это состоятельные люди и готовы заплатить разумную сумму.
Айзенменгер задумался. Вернуться к судебной медицине было, безусловно, интереснее, чем делать по пять резекций прямой кишки в день.
— А что Боб?
— Я разговаривала с ним, — нахмурилась Елена. — Он не уверен. Его жена больна, и Джонсон поглощен этим.
Айзенменгер все еще колебался, но тут поймал ее чуть ли не умоляющий взгляд. Впервые в отношении этой женщины к нему промелькнуло что-то, что уже никак нельзя было назвать равнодушием.
Доктор улыбнулся и, подняв бокал, произнес:
— Ну что ж. Почему бы не попробовать?
Они чокнулись и выпили, и было видно, как Елена рада. Возможно…
— Мы с вами ведь собирались сходить куда-нибудь пообедать, помните? Как раз перед тем, как нас прервали.
Она нахмурилась, пытаясь вспомнить.