поваленными деревьями как за бруствером, чтобы с необычайной быстротой и ловкостью поджечь широкую дорожку из пороха и превратить три или четыре стаи волков в огромные факелы, разгоняющие ночной мрак. Тем не менее я время от времени возвращаюсь в тот безотрадный край, повторяю сей трюк и вновь чую запах паленой шерсти, горелого волчьего мяса и вижу, как звери бросаются врассыпную, летят кубарем, и поджигают друг друга, и катаются в снегу, тщетно пытаясь потушить пламя, и слышу их вой, подхватываемый эхом и другими волками в лесу, и чувствую, как меня пробивает дрожь.

Никогда я не бывал в разбойничьей пещере, где обитал Жиль Блас[27], однако частенько возвращаюсь туда и вижу, что крышка люка по-прежнему неподъемна, а гнусный негр так и лежит больной в постели, поминутно бранясь. Я никогда не сидел в кабинете Дон Кихота, где тот читал свои рыцарские романы, и не шел потом биться с вымышленными великанами, и не пил после боя огромными глотками воду из ручья, однако веду тщательный учет книгам на его полках: ни одну из них нельзя сдвинуть без моего ведома и согласия. Мне не доводилось (хвала небесам!) оказываться в обществе маленькой старушки, что вылезла из сундука и велела купцу Абуде искать талисман Ороманеса[28], однако я считаю своим долгом иногда навещать ее и удостоверяться, что она жива-здорова и все так же невыносима. Я не учился в школе, в которой юный Горацио Нельсон тайком выбрался ночью из постели, чтобы наворовать груш (не потому, что ему хотелось груш, а потому, что все остальные мальчишки боялись их красть), но не раз возвращался в означенную академию и наблюдал, как его спускают из окна на канате из связанных простыней. То же самое и с Дамаском, и с Багдадом, и с Бробингнегом (у последнего названия удивительная судьба: его всегда пишут неправильно), и с Лилипутией, Лапутой, Нилом и Абиссинией, Гангом, Северным полюсом и сотнями других подобных мест: я никогда там не бывал, но регулярно их посещаю и считаю своим долгом следить, чтобы места эти сохраняли свой первозданный облик.

Впрочем, когда я недавно решил вышеозначенным образом вернуться в Тоскливилль, оказалось, что весь мой опыт такого рода путешествий ничтожен и не может идти в счет: столько здесь оказалось мест и людей (совершенно неправдоподобных и при этом пугающе реальных мест и людей), с которыми меня знакомила по вечерам моя няня, когда мне не было еще и шести лет от роду, и с которыми мне приходилось против собственной воли встречаться вновь и вновь. Если бы мы лучше умели постичь самих себя (в более широком смысле, чем принято толковать это выражение), подозреваю, мы обнаружили бы, что многие из темных закутков нашего разума, куда мы время от времени возвращаемся против воли, возникли там именно по вине наших добрых нянь.

Итак, когда я в тот день отправился в Тоскливилль, то повстречал некоего капитана Изувера — первого из череды инфернальных персонажей, омрачивших мои воспоминания о безмятежном детстве. Этот лиходей, вероятно, происходил из семьи Синей Бороды, но в том возрасте я еще не мог догадываться об их кровном родстве. Говорящее его имя, судя по всему, никого не насторожило, ибо он входил в высшее общество и обладал несметными богатствами. Главным делом капитана Изувера было подыскивать себе супружниц и утолять людоедский аппетит нежной плотью юных невест. В утро свадьбы он всегда приказывал слугам посадить по обе стороны дороги в церковь какие-нибудь необычные цветы, и когда невеста восклицала: «О, дорогой мой капитан Изувер, что это за диковинные цветочки? Я прежде таких не видала!» — отвечал: «Они называются „гарнир“ к агнцу на заклание»! — и гадко смеялся над собственной злой шуткой, впервые демонстрируя острейшие зубы и тем самым наводя ужас на благородных гостей. На свидания он ездил в карете, запряженной шестью лошадками, а на свадьбу запрягал в нее все двенадцать, причем молочно-белых с одним-единственным алым пятнышком на спине, которое он прятал под упряжью. Оно появлялось там само по себе, хотя капитан Изувер покупал исключительно белоснежных лошадей, ибо это пятнышко было кровью юной невесты (этой душераздирающей подробности я обязан первым в жизни ознобом и холодной испариной на лбу). Уставая пировать и веселиться, капитан Изувер отпускал благородных гостей и оставался наедине с молодой женой. Была у него такая причуда: достать золотую скалку и серебряную доску. Кстати, во время ухаживаний он всегда спрашивал, умеет ли юная леди печь пироги, и если та не умела — по собственному нежеланию или недосмотру воспитателей, — ее этому учили. Итак, когда видела, что капитан Изувер достает золотую скалку и серебряную доску, невеста вспоминала про пироги и закатывала шелковые рукава с кружевными манжетами, чтобы испечь для мужа угощение. Капитан приносил громадный серебряный противень, и муку, и яйца, и масло, и вообще все необходимое, кроме одного — начинки для пирога. Тогда прекрасная невеста спрашивала: «Дорогой капитан Изувер, какой у нас будет пирог?» — «С мясом», — отвечал тот. Тогда прекрасная невеста дивилась: «Дорогой капитан Изувер, но я не вижу здесь мяса». Капитан шутливо отвечал: «А ты глянь в зеркало». Она смотрела в зеркало, не видела там мяса, и тогда капитан Изувер разражался страшным хохотом, потом вдруг мрачнел лицом, доставал шпагу и заставлял жену раскатывать тесто. Та раскатывала, без конца проливая на тесто горькие слезы, потому что супруг был с ней так груб, а когда выстилала противень тестом и приготавливала второй лист, чтобы накрыть пирог сверху, капитан заявлял: «А я вижу в зеркале мясо!» Невеста успевала еще разок взглянуть в зеркало и увидеть, как капитан отрезает ей голову. Потом он рубил ее на куски, солил, перчил, складывал в пирог, посылал пекарю, а потом съедал до последней крошки и обгладывал косточки.

Так жил себе капитан Изувер припеваючи, покуда не выбрал в невесту одну из сестер-близняшек. Поначалу он не знал, какую из них выбрать: одна была белокурая, а другая черноволосая, и обе сказочно хороши собой. Белокурая сестра его полюбила, а черноволосая возненавидела, поэтому, в конце концов, он выбрал первую. Черноволосая сестра помешала бы свадьбе, если б могла, но это было не в ее власти. В ночь перед свадьбой она, заподозрив неладное, выбралась из спальни, перелезла через забор, окружавший сад капитана, заглянула в окно через щелочку между ставнями и увидала, как ему точат зубы. В день свадьбы она буквально ловила каждое его слово, вот и услыхала шутку про агнца на заклание.