и дело выглядывал из того чулана в моей комнате, что я не могу открыть. Это чьи-то проказы». — «Боюсь, что нет, Шарлотта, — ответил брат. — С домом связано предание, и этот случай его подтверждает. Ты видела мальчика-сироту. Что он делал?» — «Он тихонько отворял дверь, — сказала она, — и заглядывал ко мне. Иногда входил и делал шаг-другой по комнате. Тогда я его подзывала, чтобы приободрить, но он пугался, вздрагивал и прятался опять в чулан и закрывал дверь». — «Из чулана, Шарлотта, — сказал брат, — нет хода в другие помещения дома, и он заколочен». Это была бесспорная правда, и два плотника протрудились с утра до обеда, пока смогли открыть чулан для осмотра. Тогда она убедилась, что видела мальчика-сироту. Но самое страшное и мрачное в этой истории то, что сироту видели также один за другим три сына ее брата, и все трое умерли малолетними. Каждый из них заболевал при таких обстоятельствах: за двенадцать часов перед тем прибегал весь в жару и говорил матери: ах, мол, мама, играл под большим дубом на известном лугу с каким-то странным мальчиком — хорошеньким, с печальными глазами, который был очень пуглив и подавал ему знаки! По горестному опыту родители знали, что это был мальчик-сирота и что их ребенку, с которым он вступил в игру, недолго осталось жить.

Имя легион тем немецким замкам, где мы сидим в одиночестве, ожидая появления призрака; где нас проводят в комнату, которой придан ради нашего приезда относительно уютный вид; где мы следим взором за тенями, пляшущими на голых стенах под потрескивание огня в камине; где нас охватывает чувство одиночества, когда содержатель деревенской гостиницы и его миловидная дочка уйдут к себе, подложив побольше дров в огонь и поставив на столик незатейливый ужин: холодного жареного каплуна, хлеб, виноград и бутылку старого рейнвейна; где захлопнутся за ними одна за другой несколько дверей и эхо гулко прозвучит, как столько же грозных раскатов грома; где нам после полуночи откроются различные сверхъестественные тайны. Имя легион тем преследуемым призраками немецким студентам, в чьем обществе мы, когда вдруг распахнется дверь, только ближе придвинемся к огню, между тем как маленький школьник в своем углу широко раскроет глаза и убежит, вскочив со скамеечки, на которой было прикорнул. Обилен урожай такого рода плодов, сверкающих на нашей рождественской елке: их цвет украшает ее чуть не у самой вершины; внизу же наливаются на ветвях плоды — чем ниже, тем более зрелые!

Пусть среди более поздних утех и забав, нередко столь же праздных, но менее чистых, перед нами, вовек неизменные, маячат видения, что нам являлись, бывало, под милые старые рождественские песни, под мягкую вечернюю музыку. Среди светской суеты рождественских праздников пусть по-прежнему, в неизменном обличье, стоят перед нами те образы, что в детстве воплощали для меня добро. В каждом светлом представлении и помысле, порожденном этой порой, та яркая звезда, что встала над бедной крышей, да будет звездой всего христианского мира! Постой минуту, о, исчезающая елка: так темны для меня твои нижние ветви, — дай мне вглядеться еще раз. Я знаю: там у тебя между сучьями есть пустые места, где улыбались и сияли любимые мною глаза, ныне угасшие, — но в вышине вижу воскресителя мертвой девушки, воскресителя сына вдовы. Бог добр! Если где-то внизу в твоей непроглядной чаще для меня упрятана старость, о, пусть будет дано мне, уже седому, возносить к этому образу детское сердце, детское доверие и упование.

Вокруг елки теперь расцветает яркое веселье — пение, танцы, всякие затеи. Привет им! Привет невинному веселью под ветвями рождественской елки, которые никогда не бросят мрачной тени! Но когда она исчезает из глаз, я слышу доносящийся сквозь хвою шепот: «Это для того, чтобы люди не забывали закон любви и добра, милосердия и сострадания. Чтобы помнили обо мне!»

Капитан Изувер и сделка с дьяволом[26]

Нянюшкины сказки

Когда одолевает леность, мало что может быть приятнее, нежели заново посещать места, где я никогда не бывал, ибо знакомство мое с ними столь давнишнее и переросло уже в такую родственную близость, что мне доставляет особое удовольствие вновь и вновь убеждаться в их неизменности.

Я не бывал на острове Робинзона Крузо, однако часто туда возвращаюсь. Колония, которую он там основал, вскоре сгинула, остров более не населяют потомки галантных и мрачных испанцев или же Вилля Аткинса и других бунтовщиков, и он вновь принял первозданный облик. Ни единого прутика не осталось от хижин с плетеными стенами, козы давно одичали, а ружейный выстрел вспугнул бы огромную стаю громкоголосых попугаев, и они пестрым облаком затмили бы солнце; ничье лицо не отражается в водах бухты, которую переплыл Пятница, спасаясь от двух оголодавших людоедов. Сравнивая свои заметки с заметками других путешественников, подобным же образом посещавших остров и дотошно его изучавших, я убедился, что там не осталось ни следа от хозяйственных построек и теологических воззрений Аткинса, хотя по-прежнему не составляет труда отследить его путь в тот памятный вечер, когда он пристал к берегу, чтобы высадить капитана, и его до наступления ночи водили по всему острову, завели в непроглядную глушь, в его шлюпке пробили дыру, и он пришел в отчаяние. Можно разглядеть и холм, где Робинзон едва не лишился чувств от радости, когда восстановленный в правах капитан указал ему на стоявший в полумиле от берега корабль: на двадцать девятом году заточения на необитаемом острове ему предстояло вернуться на этом корабле домой. Уцелел и песчаный брег с памятным отпечатком ноги, куда дикари приставали на своих каноэ, чтобы устраивать варварские банкеты с плясками, что будут, пожалуй, пострашнее торжественных речей. Сохранилась и пещера, где горящие в темноте глаза околевающего козла показались Робинзону глазами дьявола, и место, где стояла хижина, в которой он жил с собакой, попугаем и кошкой и где познал первые муки одиночества. Удивительное дело: привидения ему там не мерещились. Обстоятельство это кажется мне столь примечательным, что я порой гадаю: уж не посчитал ли автор нужным скрыть от нас некоторые подробности? Вокруг сотен этих и подобных им предметов, запрятанных в густых тропических зарослях, по сей день бушует тропическое море, а над ним всегда — за исключением короткого сезона дождей — сияет ясное и безоблачное тропическое небо.

Никогда я не бился с волками на границе Франции и Испании; также не доводилось мне с наступлением ночи, когда земля укрыта снегом, прятать свой маленький отряд за