Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они с Алей уже поднялись из-за стола и неспешно направились в сторону выхода. При этом, обе девушки старательно делали вид, что ничего не произошло и всё в полном порядке.
Тем временем в динамике задорный голосок Мирославы сообщил Маше, что Василий Фёдорович, которого они ждали только завтра, неожиданно решил поменять билет и прилететь сегодня. По этому поводу его заботливая дочь решила утроить праздничный ужин, на котором должны были обязательно присутствовать и Максим, и Маша. И сейчас Мира очень интересовалась, поможет ли ей Мария с приготовлением и будет ли присутствовать на мероприятии её ненаглядный парень.
– Нет, Мир. Я буду одна, – ответила девушка, старательно прижимая трубку к уху, будто та могла оградить от всего на свете.
Она уже почти добралась до выхода, когда её окликнул знакомый и такой любимый голос. Пришлось обернуться и всё-таки посмотреть на застывшего в нескольких шагах растерянного Лёву. Вот только говорить с ним она не собиралась.
В этот самый момент Мира в трубке поинтересовалась, о причинах такого ответа и тогда, глядя в глаза молчаливому и отчего-то напуганному блондину, Маша лишь покачала головой и ответила:
– Лёва?! Лёва сегодня очень занят. У него какая-то мега важная встреча, которую нельзя ни перенести, ни отменить. Так что праздновать мы будем сами, – несколько секунд она помолчала, видимо выслушивая ответ Миры, а после добавила: – Буду через полчаса. Не волнуйся, мы всё успеем.
А после сунула телефон в задний карман шорт, развернулась и молча ушла, так ни слова ему не сказав. А он… не смог ничего сделать. Просто стоял и смотрел, как его девушка (или, правильнее сказать, уже бывшая девушка) уходит от него. Хотя, чего он ждал? Скандала? Да не такой Маша человек, чтобы устраивать показательные разборки. И пусть сейчас всё получилось так… некрасиво, но вечером он обязательно всё ей объяснит. Честно и открыто. Расскажет обо всём и, возможно, хоть и маловероятно, но она сможет его понять и простить. И Лёва пообещал себе сделать всё возможное, чтобы она согласилась остаться с ним. Ведь, как оказалось, эта девушка нужна ему гораздо сильнее, чем он мог предположить.
Глава 24. Сожжённые мосты
– Папа! – восторженный голос Миры прозвучал так, что у стоящей рядом Маши возникло непреодолимое желание заткнуть уши. Но, видимо, Мирослава действительно очень соскучилась по родителю, и едва услышав его голос в гостиной, тут же закричала и сорвалась с места.
Встречать отца в аэропорт она не поехала, предоставив это дело Максиму. Сама же заботливая дочь в это время тщательно колдовала над приготовлением лазаньи и нескольких салатов. Маша же в основном просто подсказывала, стараясь не вмешиваться в процесс. Она понимала желание Миры удивить папочку. Ведь он даже не подозревал, что за время его отсутствия она умудрилась научиться готовить.
Сама Маша ни о каком ужине думать не могла. И пусть весёлая болтовня Мирославы всё-таки умудрилась отвлечь её от застившей душу темноты, но стоило остаться одной и невесёлые мысли тут же поспешили вернуться обратно. Она даже хотела сослаться на плохое самочувствие и под этим предлогом отправиться в свою комнату в гостевом домике. Но неугомонная блондинка с радугой в волосах была непреклонна.
Единственным, кто сегодня выглядел ещё счастливей Мирославы, оказался её отец. Тот никак не мог оторвать взгляда от сияющей трезвой дочери и постоянно косился на фартук, который та, видимо, забыла снять. Василий Фёдорович смотрел на Миру и улыбался. И возможно, если бы не Максим, деликатно напомнивший им обоим об ужине и необходимости хотя бы отнести чемодан шефа наверх, они бы так и стояли тут до поздней ночи. А так им пришлось разойтись по своим делам на целый час, в течение которого Мира раз двадцать подбегала к Максу и, явно нервничая, на несколько секунд прижималась к нему всем телом. Будто это могло помочь ей справиться с той жуткой нервозностью, что пришла на смену первой радости от долгожданной встречи.
Но, как оказалось, она переживала зря. Ужин прошёл в очень тёплой почти семейной обстановке. Василий Фёдорович постоянно упоминал, как рад, что столь длительная командировка завершилась на целый месяц раньше, хвалил Максима за чёткую и своевременную помощь с делами, долго восхищался кулинарными изысками своей дочери. А Мира в ответ рассказывала ему о новом университете, насыщенной жизни студенческого актива и о Максе, который столько всего для неё сделал.
В итоге Маша ушла домой сразу, как только закончился ужин. Василий Фёдорович тоже рано отправился отдыхать, посетовав на усталость от двух перелётов и необходимость завтрашнего раннего подъёма. А Мира с Максом, следуя уже выработавшейся у обоих привычке, отправились к бассейну.
В последний месяц они часто приходили сюда по ночам. Им нравилось вот так наслаждаться тишиной и обществом друг друга, ощущать доносившийся с моря свежий бриз и смотреть на россыпь звёзд на тёмном куполе неба. Пару раз они даже засыпали прямо на шезлонге, согретые объятиями друг друга. И оба искренне ценили такие вот ночные посиделки, ощущая в них какую-то скрытую магию.
Но сегодня между ними появилось непонятное напряжение. Оба понимали, что уже завтра всё для них изменится. Хотя, чего говорить, ведь всё уже изменилось. Теперь Мира не могла себе позволить провести ночь в гостевом домике, прекрасно зная, что после этого количество их проблем только увеличится. А Макс… уже по первому взгляду на него Василия Фёдоровича отчётливо понял, что тому известно о них с Мирой. И велика вероятность, что уже завтра шеф выгонит Максима взашей, причём с самыми худшими рекомендациями. Но, что странно, даже осознавая всё это, Макс ни о чём не жалел. Ему ещё ни с кем не было так хорошо, как с Мирой, и эти два месяца, что он провёл в её доме, стали для него самыми яркими и счастливыми за всю предыдущую жизнь. И пусть его завтра уволят, это ничего не сможет изменить. Ведь эта девушка… Мирослава… его Радуга, уже давно вошла в чёрствое сердце Максима настолько глубоко, что уже ничем не вытащить.
– Макс… – она с какой-то потаённой грустью, посмотрела в его глаза и придвинулась ближе. Её руки сомкнулись за его спиной, а сама девушка прижалась так сильно, что ему стало больно. – Я не хочу, чтобы