Моя подруга была в бешенстве. Конечно, она никак это не показывала, но я чувствовала. Я вела ее за собой по любимому маршруту. Практически весь лес я исследовала, когда охотилась, поэтому у меня уже были любимые маршруты, которые пролегали вдоль прекрасных ландшафтов. Мы шли по извилистой тропинке, вверх, за спинами рюкзаки, наполненные едой и всякой всячиной для вечеринки, еще спальные мешки. Вашингтон бежал впереди, иногда отставал, уж очень он любил отвлекаться на таинственные шевеления в кустах, на бабочек, на новые запахи.

– Да уж, этот девичник – просто мечта, – говорила запыхавшаяся Миди.

– Скажи, что это лучше, чем стриптиз?

– Ко-неч-но.

– Здесь мы и расположимся.

– Ну наконец-то!

Мы остановились на уютной опушке. Миди кинула рюкзак на пушистую траву, затем сама рухнула вниз. Вашингтон тут же подбежал к ней и стал лизать ее влажные щеки.

– Уйди, чудовище! Глория, ну почему ты выбрала поход, а? Я даже была бы рада, если б мы провели этот день у Кори за поеданием вишневых пирожных.

Я села рядом с Миди и только тогда почувствовала, как устала. Ноги налились свинцом, спину ломило от тяжести рюкзака, живот ныл то ли от голода, то ли от очередного безумного действия недалекой будущей мамаши, которой захотелось прогуляться по горам.

– Я хотела воспроизвести одно приятное воспоминание. Мы с классом однажды пошли в поход. Так столько всего произошло!..

– Первый секс?

– Нет.

– Тогда неинтересно.

А я все-таки поддалась искушению и вспомнила те прекрасные два дня из моей прошлой жизни. Мы с Мэттом сбежали от всех, дурачились, потом лежали под открытым небом и, перед тем как нас нашла Нэнси, мы поцеловались. Такая простая девчоночья радость… Сколько бы я не злилась на Мэтта за то, что он меня бросил в такой тяжелый момент, когда меня ненавидела Тезер, а вместе с ней и вся школа, я все равно благодарна ему за те теплые воспоминания, к которым так приятно возвращаться. Это бесценно.

Что ж, вернусь-ка я к своему девичнику. Тем более что дальше пошла жара…

Мы врубили музыку, выложили еду, разожгли костер. Потом вдруг Миди достала пару косячков, и хоть мне и тяжело сейчас в этом признаться, но я поддалась соблазну и выкурила один из них. Когда стемнело, мы начали танцевать ритуальные танцы. Смешно дрыгались, будто кто-то невидимый ломал наши кости. Вашингтон бешено бегал вокруг костра и громко лаял, а мы смеялись, воображали себя лесными нимфами или даже ведьмами. После травки аппетит проснулся зверский, мы сожрали все, что припасли из дома, даже на завтрак ничего не оставили.

И вот мы лежали на траве, опьяненные свежим воздухом и травкой, смотрели на небо.

– Звезда упала. Видела? – сказала Миди.

– Да…

– А я не успела загадать желание.

– А что б ты загадала?

– Стриптизера, – хищно улыбнувшись, сказала Миди.

– Миди, ты что, все еще об этом думаешь?

– Конечно. Ну, ты представь, что в эту самую минуту мы могли бы пялиться не на падающие звезды, а на дрыгующиеся писюны…

Меня аж всю скрючило от смеха.

– Кстати, расскажи о своем первом разе, мне все-таки интересно.

– Да что рассказывать…Это было отвратительно. На улице. У моста.

Чед перед этим спас меня от попытки самоубийства, а на следующее утро я шла по обочине в грязном бальном платье и проклинала весь мир. Ох уж эта молодость…

– Ха, круто.

– А то. Твоя очередь.

– Дома, под одеялом.

– Скукотища.

– И не говори.

Миди вдруг переменилась в лице. Ее блаженное настроение вмиг растворилось, как искры костра в ночном мраке.

– Ты соврала, – сказала я.

– С чего ты взяла?

– Миди, я прилично тебя знаю и могу отличить, когда ты говоришь правду, а когда – нет. Почему ты так боишься своего прошлого?

– Я его не боюсь.

– Но упрямо стараешься о нем забыть.

Миди для меня все еще оставалась загадкой. Мне до дрожи хотелось разгадать ее, она была для меня как интереснейший фильм, который родители запрещают смотреть ребенку из-за откровенных сцен. Она что-то неизведанное, манящее. Запретный плод. Рождественский подарок, плотно завернутый в блестящую упаковку.

Миди резко села.

– Мне было одиннадцать лет, – начала она…

* * *

…когда в дверь нашей маленькой квартирки постучались тяжелые кулаки. За ней кричали разъяренные мужские голоса. Мне было страшно. Мама, согнувшись, обнимала меня, плакала.

– Чего стоишь?! – кричал папа. – Прячь скорее ребенка!

Дверь на тот момент казалась тоньше картонки. Папа держал ее, как мог. Мама повела меня в единственную комнату. Сняла экран с батареи.

– Залезай.

– Мама…

– Быстрее, Миди. Сиди тихо, поняла? Будь умницей.

Я сложилась пополам, мама вернула экран на прежнее место. И потом вломились они… Дверь все-таки не выдержала, и в нашу квартиру проникло трое безжалостных ублюдков.

Папа не был ангелом. Он барыжничал в Темных улицах, и, как ты знаешь, все барыги рано или поздно хотят начать нормально жить, и для этого не отдают часть прибыли крыше. Папу крышевала «Ласса».

Папа так мечтал уехать из Манчестера, потеряться в каком-нибудь неприметном городишке. Мама поддерживала его, хотя и боялась. Не зря она боялась. Вайред Мид все-таки не дурак. Он несколько раз угрожал отцу, но тот был непреклонен.

И вот люди Вайреда пришли, чтобы расправиться с нашей семьей. Начали они с отца, пристрелили прямо в прихожей. Потом зашли в комнату, где я пряталась, а мама обескураженно стояла посреди, не зная, что делать. Через многочисленные дырочки экрана я наблюдала, как мою маму насилуют, каждый, по очереди, а потом, после того как последний кончил ей на лицо, ее застрелили.

Затем они обыскали весь дом и, ничего не найдя, покинули его.

– Мама!.. Мамочка! – кричала я, обнимая бездыханное тело матери. Потом подошла к отцу…

Была ночь, февраль. Я сидела на дороге в своей пижамке. Я выбежала из квартиры, забыв вообще обо всем на свете.

– Черт, как я могла ее забыть? – послышался вблизи женский голос.

Я сидела, дрожала, смотрела перед собой невидящим взглядом.

– Эй, мелкая, есть зажигалка?

Женщина нагнулась ко мне.

– Эй… Все в порядке? Ты чего без одежды-то сидишь?

Я никак не реагировала.

– Ну-ка вставай.

Она подняла меня и, увидев мои распухшие, красные глаза, руки в крови, ахнула. Женщина завела меня в теплое место.