прерывают его внезапно и не поворачивают обратно без серьезной причины. Вместе с тем диспетчер знал, что командир корабля в случае необходимости сразу подаст сигнал бедствия и незамедлительно сообщит причину. А пока этого не произошло, диспетчер не должен отвлекать команду и задавать ненужные вопросы.

Любая помощь, какая потребуется, будет оказана с максимальной быстротой и без лишних расспросов.

Но уже и сейчас машина наземных служб заработала вовсю. В Торонтском центре, расположенном в красивом современном здании милях в четырнадцати от города, диспетчер, получив сообщение рейса два, подозвал старшего группы. Старший немедленно установил контакт с другими секторами и стал расчищать воздушное пространство как впереди попавшего в беду самолета, так и непосредственно под ним – последнее из предосторожности, на всякий случай. Тотчас оповестили Кливлендский центр о том, что рейс два, недавно переданный им Торонтскому центру, возвращается обратно и надо следить за его полетом. Оповестили и Чикагский центр, которому предстояло принять рейс от Кливлендского.

В кабину самолета тем временем поступило указание от диспетчера:

– Начинайте спуск до эшелона два-восемь-ноль. Доложите освобождение эшелона три-три-ноль.

Энсон Хэррис подтвердил прием:

– Торонтский центр, говорит рейс два «Транс-Америки». Начинаем снижаться.

Сай Джордан по распоряжению Хэрриса уже сообщил диспетчеру авиакомпании по ее радиоканалу о решении возвратиться в аэропорт.

Дверь кабины отворилась. Вошла Гвен Мейген.

– Если меня вызвали потому, что вам нужны еще тарталетки, – сказала она, – то прошу прощения, но вы их не получите. К вашему сведению, у нас на борту, кроме вас, есть еще и пассажиры.

– Вашим нарушением субординации я займусь позднее, – сказал Димирест, шутливо подражая ее безупречному произношению. – А сейчас… У нас тут небольшая неприятность.

На первый взгляд в кабине пилотов ничего не изменилось с тех пор, как была получена радиограмма управляющего перевозками, однако чувствовалось, что от прежнего спокойно-безмятежного настроения не осталось и следа. Несмотря на внешнее спокойствие, все трое пилотов были собранны, каждый находился в состоянии полной готовности и ощущал эту готовность в других. Для достижения этого умения быстро и квалифицированно принимать ответственные решения в трудной обстановке пилоты на своем пути к креслу командира корабля проводили долгие годы в упорных тренировках и накапливали опыт. Само по себе умение пилотировать воздушный корабль приобреталось без особого труда, и не просто за это пилоты пассажирских рейсов получали свое хорошее жалованье, а за высокое искусство пилотирования, требующее находчивости, самообладания и особой авиационной мудрости. И сейчас Вернон Димирест, Энсон Хэррис и – хотя и в меньшей степени – Сай Джордан проявляли эти свои качества на деле. Положение на борту самолета еще не стало критическим, и при удаче все вообще могло обойтись. Но если катастрофа неизбежна, команда была готова к ней.

– Мне нужно, чтобы вы опознали одного пассажира, – сказал Димирест, повернувшись к Гвен. – Но он не должен знать, что вы ищете его. Мы получили его словесный портрет. Ознакомьтесь с ним. – Он протянул ей блокнот с записью спецсообщения.

Гвен придвинулась ближе – так, чтобы свет из-под козырька падал на листок.

Самолет слегка качнуло: рука Гвен коснулась плеча Вернона Димиреста, он вдохнул тонкий аромат духов и остро ощутил ее близость. Скосив глаза, он увидел в полумраке ее профиль. Она читала радиограмму; лицо ее стало серьезным, но не растерянным. Димиресту вспомнилось, как несколько часов назад она восхитила его силой духа, что отнюдь не уменьшало ее женственности. И мгновенно промелькнула мысль о том, что дважды за этот вечер он слышал из уст Гвен признание в любви. Это признание заставило его тогда задуматься: а сам он был ли когда-нибудь по-настоящему влюблен?

Человеку, который привык всегда держать свои чувства в узде, трудно ответить на этот вопрос. Однако сейчас он вдруг понял, что его чувства к Гвен больше похожи на любовь, чем все, что он испытывал когда-либо прежде.

Гвен уже вторично, более медленно, перечитывала радиограмму.

На миг Димирестом овладела слепая ярость: из-за этой дурацкой истории, которая разрушала его планы, теперь ему уже не удастся отдохнуть и развлечься с Гвен в Неаполе. Но он тут же взял себя в руки. Сейчас не время для личных эмоций. К тому же вся эта история может привести всего лишь к задержке – возможно, даже на сутки после их возвращения в аэропорт, – но в конечном счете рейс все равно состоится. Ему и в голову не пришло, что им, быть может, не удастся сразу разделаться с этой бомбой или что эта история может окончиться не так благополучно, как в большинстве подобных случаев.

Сидевший рядом с Димирестом Энсон Хэррис заканчивал пологий разворот с самым малым креном. Это был превосходный, мастерски выполненный разворот, как показывал прибор «пионер» – своего рода дедушка авиационных приборов, – указатель крена и скольжений, подобный тому, какой был установлен еще на самолете Линдберга «Дух Сент-Луиса» и на предшествовавших ему самолетах и по-прежнему применялся на современных лайнерах. Стрелка указателя стояла вертикально, шарик – неподвижно в центре. И только гирокомпас позволял догадываться, что самолет отклонился от курса, сделав разворот на сто восемьдесят градусов. Хэррис заявил, что пассажиры не заметят изменения курса (и он был прав), разве только кто-нибудь, знакомый с картой звездного неба и расположения светил по отношению к востоку и западу, не глянет случайно в окно. Тогда он, несомненно, заметит, что самолет изменил курс, но на этот риск приходилось идти – другого выхода не было. По счастью, земля была скрыта облаками, и огни городов не могли служить ориентиром. Теперь Хэррис начал понемногу снижаться, нос самолета слегка пошел вниз, секторы были лишь прикрыты, так что гул двигателей почти не изменил тембра. Хэррис осторожно, сосредоточенно, словно по учебнику, вел самолет, со скрупулезной точностью выполняя все правила, не глядя в сторону Гвен и Димиреста.

Гвен вернула блокнот.

– Идите в салон и отыщите этого субъекта, – инструктировал ее Димирест. – Посмотрите, при нем ли чемоданчик и нет ли способа его отобрать. Вы понимаете, что ни один из нас не должен появляться там – пока, во всяком случае, – чтобы не спугнуть его.

– Конечно, – сказала Гвен. – Я понимаю. Но и мне туда идти незачем.

– Как так?

– Я уже знаю, где он сидит, – спокойно сказала Гвен. – Место четырнадцать А.

Вернон Димирест испытующе на нее поглядел:

– Вероятно, мне не нужно предупреждать вас, как важно, чтобы тут не произошло ошибки. Если есть хоть малейшее сомнение, ступайте и проверьте.

– У меня нет сомнений.

Примерно полчаса назад, пояснила Гвен, после того как пассажиры первого класса отобедали, она прошла в туристический салон, чтобы помочь стюардессам. Один из