Больше она не забывала о левой ноге. Мысль пришла к ней наобум – вообще без участия разума: слава Богу, это британский байк.

У основания лестницы ее нога споткнулась о мешки с мусором и пластиковую упаковку. Она упала на них – во второй раз. Вик уже была на этой куче мешков, когда Человек в противогазе сбил ее с лестницы. Они смягчили ее падение и, возможно, уберегли от свернутой шеи или разбитого черепа.

Груда была холодной и тяжелой, но отнюдь не жесткой. Вик знала, что находилось под пластиком, – знала по приподнятому краю бедра и плоской пластине груди. Она не хотела видеть тело, но ее руки разорвали обертку. На трупе был саван из пакета компании «Глэд», туго обмотанный клейкой лентой.

Хлынувший запах не являлся вонью тлена, но был чем-то хуже: приторным ароматом пряников. Человек под пленкой выглядел худощавым и, возможно, некогда красивым. Он не сгнил до мумификации, его кожа сморщилась и пожелтела. Глаза погрузились в раковины. Губы оставались раздвинутыми, словно он умер посреди крика, хотя это мог быть эффект сужения его плоти и натяжения от зубов.

Вик сделала долгий выдох. Это прозвучало, как рыдание. Она положила руку на лицо мужчины.

– Мне жаль, – сказала Макквин мертвецу.

Не в силах сопротивляться этому, она заплакала. Никто не мог бы назвать ее плаксой. Но в определенные моменты слезы остаются единственным разумным ответом. Слезы являются видом роскоши. Мертвые не чувствуют потери. Они не могут плакать о ком-то.

Она снова погладила щеку мужчины и коснулась большим пальцем его губ. Ей на глаза попалась пачка бумаг. Они были смяты и всунуты в его рот. Мертвый человек смотрел на нее с безошибочной мольбой.

– Ладно, друг, – ответила она.

Вик вытащила бумагу изо рта мертвого человека. Она сделала это без всякого отвращения. Мужчина встретил здесь плохой конец – в одиночку, под пытками, был избит и пущен в отходы. Что бы мертвец ни хотел ей сказать, Вик собиралась прочитать это – даже если будет слишком поздно сделать ему что-то хорошее.

Записка была написана карандашом, с потеками, дрожащей рукой. Обрывок бумаги оторвали от подарочной рождественской обертки.

Вик, сидя на нижней ступени, прочитала это, посидела над мертвецом и затем просмотрела текст второй раз. Она старалась не плакать. Вытерев обе щеки тыльными сторонами рук, Макквин посмотрела вверх на лестницу. Мысль о том, как она спускалась с нее, создала краткое, но сильное ощущение головокружения. Просто удивительно, что она уцелела после этого. Вик спустилась гораздо быстрее, чем могла подняться. Левое колено яростно пульсировало. Приступы ослепительной боли совпадали с ее пульсом.

Она думала, что могла не спешить, поднимаясь по лестнице, но на полпути кверху снова начал трезвонить телефон. Вик помешкала, прислушиваясь к дробному постукиванию молоточка по колокольчику. Затем она начала прыгать, хватаясь за перила и сильно отталкиваясь левой ногой от ступеней. Я маленькая девочка в пальтишке голубом, я прыгаю, как белочка, вперед, назад, кругом, – пел маленький голос в ее уме, исполняя песенку под «классики», о которой Вик не вспоминала десятилетиями.

Она достигла верхней ступени и вошла на кухню, переполненную солнечным светом. Мир был таким ярким, что она немного ошалела. Телефон снова зазвонил – третий или четвертый раз. Кто бы ни находился на другом конце линии, он скоро займется другими делами.

Вик схватила черную трубку, висевшую на стене справа от подвальной двери. Макквин держалась левой рукой за дверной косяк, едва понимая, что все еще держит записку от Натана Деметра. Она приложила трубку к уху.

– О мой бог, приятель Бинг, – произнес Чарли Мэнкс. – Где ты был? Я звоню и звоню. Уже начал тревожиться, не сделал ли ты что-нибудь поспешное. Знаешь, это не конец света, что ты не поехал со мной. Будет другое время, и к тому моменту ты можешь сделать для меня очень многое. Для начала собери последние новости о нашей доброй подруге мисс Макквин. Вчера я видел телевизионный репортаж о том, что она уехала из своего коттеджа в Нью-Гэмпшире и исчезла в неизвестном направлении. Что говорилось о ней на следующее утро? Куда, по-твоему, она поехала?

Вик глотнула воздух и медленно выдохнула.

– Ох, да чем она только не занимается, – ответила Макквин. – Совсем недавно она помогла Бингу перекрасить подвал. Мне показалось, что у него слишком мрачные стены, и я побрызгала их одним мазафакером.

* * *

Мэнкс молчал очень долго. Вик подумала, что он повесил трубку. Она хотела уже было позвать его по имени и спросить, был ли он на линии, когда Мэнкс снова заговорил.

– Хорошая шутка, – сказал он. – Ты хочешь сказать, что бедный Бинг мертв? Мне жаль это слышать. Мы расстались не очень хорошо. Я немного сожалею об этом. Во многих отношениях он был ребенком. Человек иногда совершал некоторые ужасные поступки, но его нельзя винить за это! Он просто ничего не понимал!

– Хватит о нем говорить. Послушайте меня. Мне нужно получить своего сына назад, и я приеду за ним, Мэнкс. Я приеду, и вам не захочется быть рядом с ним, когда это случится. Остановитесь. Где бы вы ни были, остановитесь. Высадите моего мальчика на обочине, целого и невредимого. Скажите ему, чтобы он подождал меня, что мама появится раньше, чем он будет знать об этом. Сделайте все так, как я говорю, и вам не придется тревожиться обо мне. Я дам вам время ускользнуть. Мы будем считать, что игра закончилась с равным счетом.

– Как ты добралась до Бинга Партриджа, Виктория? Вот что я хочу знать. На что похоже Колорадо в это время? Ты приехала туда по своему мосту?

– Вейн цел? С ним все нормально? Я хочу поговорить с ним. Дайте мне его.

– Люди в аду хотят ледяную воду. Ты отвечаешь на мои вопросы, и мы посмотрим, смогу ли я ответить на твои. Скажи мне, как ты попала к Бингу, и я подумаю, стоит ли дальше общаться с тобой.

Вик яростно дрожала. У нее начинался шок.

– Скажите хотя бы, жив ли он. Помоги вам Боже, если это не так. Если мальчик не живой, Мэнкс, смерть Бинга будет ничто в сравнении с тем, что я сделаю с вами.