долгие годы избавивших Русь от половецких набегов) несколько преувеличена: по крайней мере, в середине 1090-х годов решающее значение Мономаха в этом отношении в сравнении со Святополком летопись никак не отмечает. Но на чем основана панегирическая характеристика последнего историком, какие (кроме родства Владимира с императорской династией Мономахов и византинофобии самого ученого) основания уличать Мономаха в грекофильстве, противоречащем неким «общерусским интересам» и откуда М. Д. Присёлкову ведомо, что автор «Поучения» вел против Святополка тайную игру да и еще был недоверчив к людям? В конце концов, в преступлении, подобном ослеплению Василька, Владимир не повинен, на чужие владения он не посягал так откровенно, как Святополк. Заслуга Святополка в церковном прославлении Феодосия несомненна, но нет никаких оснований полагать, что Владимир, если бы он был в то время киевским князем, не поддержал идею печерян и не убедил бы митрополита прославить подвижника. Позднейшая печерская традиция, отраженная в сказаниях Киево-Печерского патерика, явно исполнена большей симпатии к нему, а не к его двоюродному брату.

541

Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. (1940) / Подг. к печати В. Г. Вовиной. СПб., 1996. С. 48–84. С. 73. (Studiorum slavicorum monumenta. T. 11.)

542

Шахматов А. А. Повесть временных лет. С. 537–538.

543

По этой причине трудно согласиться с пессимистическим заключением А. А. Шахматова: «Преемник Святополка Владимир Мономах не мог не обратить самого серьезного внимания на этот памятник предшествующего княжения. Необходимо было восстановить события последних двух десятилетий в ином освещении; политический интерес требовал изъятия из обращения многих частей киево-печерского Летописца; возможно, что у Мономаха явилась мысль о совершенном устранении ПВЛ. Для этого он обратился к игумену монастыря, тесно связанного с именем его отца и сохранявшего преданность дому Всеволода и во время княжения Святополка, Сильвестр взялся за порученный ему труд и выполнил его в 1116 году. Возможно, повторю еще раз, что основная редакция ПВЛ при переделке ее Сильвестром исчезла совсем». — Шахматов А. А. Повесть временных лет. С. 538. Столь же сложно признать правоту схожей точки зрения, принадлежащей М. Д. Присёлкову, который, впрочем, в отличие от А. А. Шахматова предполагает, что общее представление о Несторовой редакции «Повести временных лет» составить можно: «…имея в виду, что по всем данным переработка Сильвестра коснулась почти исключительно времени Святополка, где всё благоприятственное Святополку или опущено вовсе, или перенесено на Мономаха (походы на половцев), или заменено другим изложением, сочувствующим Мономаху (вставка большой повести об ослеплении Василька), мы получаем основание довольно отчетливо представлять так называемую „Повесть временных лет“ 1-й редакции». — Присёлков М. Д. Нестор Летописец: Опыт историко-литературной характеристики. С. 144. Но как мы можем судить, что именно опустил в Несторовой редакции «Повести…» Сильвестр или другой книжник, если текст Нестора в исконном виде до нас не дошел?

544

По поводу времени включения договоров с греками в летопись высказывались и иные мнения. Например, А. Г. Кузьмин предполагал, что они были внесены в нее только в 1120-х годах, так как отсутствуют в Новгородской первой летописи младшего извода, использовавшей до 1115 года киевскую летопись. См.: Кузьмин А. Г. Облик современного норманнизма // Сборник Русского исторического общества. М., 2003. № 8 (156). С. 241. Однако, как показал А. А. Шахматов, в руках у новгородского книжника был дефектный экземпляр «Повести временных лет» и известия о войнах и соглашениях русских князей с Византией ему пришлось излагать по более раннему киевскому своду (так называемому Начальному), в котором договоров не было. Подробнее об этом говорилось в предыдущей главе. Предположение П. П. Толочко, что договоры были еще в гипотетическом киевском своде 996 года, а новгородец их изъял по соображениям местного (новгородского и, тем самым, антикиевского) патриотизма, ничем не обосновано. См.: Толочко П. П. Русско-византийские договоры и время их включения в летопись // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) Российской академии наук. Т. LVII / Отв. ред. О. В. Творогов. СПб., 2006. С. 47–49. Если предположить у новгородского летописца такие поползновения, столь далеко зашедшие, неясно, зачем он вообще стал переписывать подробный рассказ киевской летописи о событиях ранней русской истории. Кроме того, эти соображения совершенно не учитывают наблюдения А. А. Шахматова, обратившего внимание на то, что в Новгородской первой летописи Олег представлен всего лишь воеводой Игоря, в то время как в «Повести временных лет» Олег изображен полноправным князем, а этот факт летописец мог установить из его договора или договоров с византийскими императорами (соглашение 907 года часто считают составленным самим книжником на основании документа 911 года). Очевидно, что договоры Олега с греками (и, скорее всего, также договоры Игоря и Святослава) появились в летописи одновременно с повествованием, в котором Олег представлен полноправным властителем. Замечание П. П. Толочко, что если бы копии договоров или их переводы хранились в княжеском архиве, а не были бы издревле включены в летопись, то они погибли бы в пожаре 1017 года во время борьбы за Киев между Святополком Окаянным и Ярославом Мудрым, вызывает удивление и никак не может быть аргументом в пользу присутствия соглашений в самом раннем киевском летописном своде. Рукописи, как известно, горят, но непонятно, почему печальная судьба должна была постигнуть только договоры, но избавить от гибели исторический труд, хранившийся, видимо, в том же архиве либо в митрополичьей канцелярии неподалеку. К тому же масштаб киевского пожара и связанных с междоусобицей разорений нам точно не известен. Что касается сообщения о дани воинам Олега в тексте Новгородской первой летописи, восходящего, как утверждает П. П. Толочко, к свидетельству одного из договоров, то этот факт нисколько не доказывает древность включения соглашения в летопись: проще предположить, что какой-то новгородский редактор, знакомый с «Повестью временных лет», пополнил рассказ этим известием, позаимствованным из текста договора. Это предположение вполне согласуется с серьезно обоснованной гипотезой А. А. Шахматова. К тому же не исключено, что славянский перевод договоров с греческого был сделан только в начале XII века. См.: Каштанов С. М. К вопросу о происхождении текста русско-византийских договоров Х в. в составе Повести временных лет // Восточная Европа в древности и средневековье: Политическая структура Древнерусского государства. VIII Чтения памяти В. Т. Пашуто. Тезисы докладов. М., 1996. С. 39–42. Об источниках славянского перевода договоров см.: Малингуди Я. Русско-византийские договоры в X в. в свете дипломатики (окончание) / Пер. с нем. Д. А. Коробейникова // Византийский временник. Т. 57 (82) / Отв. ред. Г. Г. Литаврин. М., 1997. С. 79–87.

545

Еремин И. П. Лекции по древней русской литературе. Л., 1968. С. 37–38.

546

Присёлков М. Д. Нестор Летописец: Опыт историко-литературной характеристики. С. 127.

547

Полное собрание русских летописей. Т. 3: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 103, л. 1. Текст по Толстовскому списку.