– Здесь сидит Карл Штайнер? – раздался голос.

Я стащил корейца за ноги, а сам поднялся.

– Карл, это ты?

Я узнал голос Ханса Балтеса.

– Как бы мне передать тебе хлеб? – спросил он очень тихо, но кореец все услышал и крикнул:

– Разбей стекло.

Послышался звон разбитого стекла, и в камеру ворвался поток холодного воздуха. С трудом нам удалось сквозь маленькое отверстие протолкнуть несколько кусочков хлеба. Пока я разговаривал с Хансом, кореец успел один кусочек съесть. Разделив хлеб, я протянул русскому несколько больший кусок. Кореец начал возмущаться, но русский напомнил ему, что он уже один кусочек съел.

Я был очень благодарен Хансу, который в первый же день решился проделать такой опасный путь, преодолев несколько рядов колючей проволоки. Корейцу очень захотелось узнать имя человека, принесшего хлеб. Я сказал ему, что в темноте не смог распознать, кто это был. На это кореец ответил:

– Я знаю, кто это был. Это тот самый немецкий врач, твой приятель.

– Ты хлеб сожрал? Что тебе еще нужно? – вместо меня ответил ему русский.

На следующий день Ханс пришел снова. Я опять поднялся к окну и вытащил тряпку, которой мы заделали дыру. Ханс принес несколько кусочков хлеба и кусок сахара. Мы разделили это на три равные части. Я удивлялся, откуда у него столько хлеба, ведь ему самому всегда не хватало.

На следующий день, идя на работу, я заметил, что кореец остановился, чтобы поговорить с нарядчиком. Я тут же понял, что он доносит на меня и на Ханса.

– Кореец настучал на тебя за хлеб, – сказал русский.

– Но он же получил свою долю.

– Да, но в этих людях никогда нельзя быть уверенным.

– Было бы понятно, если бы я съел все сам.

– У некоторых людей предательство в крови, – ответил русский.

Когда мы после работы вернулись в камеру, нарядчик посмотрел на окно и спросил, кто разбил стекло.

– Окно уже было разбито, когда мы пришли. Мы его только заткнули тряпками, – произнес русский.

Нарядчик молча вышел из камеры.

Я был счастлив, что все так благополучно закончилось.

На четвертый день, это была суббота, надзиратель вывел меня из карцера и сказал, что меня требует к себе офицер МГБ. Это меня очень удивило, так как казалось невероятным, чтобы за работу на кухне меня повели на допрос к офицеру МГБ. Но там я хоть немного согреюсь, в этот момент для меня это было самым важным.

Надзиратель ввел меня в комнату, находившуюся рядом с кабинетом начальника лагеря. За письменным столом сидел офицер МГБ в форме, отличавшейся от формы сотрудников бывшего НКВД лишь огненно-красными погонами. В НКВД они были синими.

Когда я появился в кабинете, офицер улыбнулся, словно увидел старого знакомого. Не зная, как на это реагировать, я смотрел на него равнодушно.

– Как вы себя чувствуете?

Вопрос был не нов. Если офицер МГБ или МВД хочет выразить симпатию кому-нибудь, подобный вопрос как раз и был выражением этого.

– Не особенно хорошо.

– Как это? Работаете не кухне, а жалуетесь, что вам плохо.

– Во-первых, я больше не работаю на кухне, а сижу в карцере. Во-вторых, работа на кухне – это лишь наименьшее зло.

– Почему вы в карцере?

– Потому что я некоторым своим землякам наливал чуть побольше баланды.

– Я прикажу вас выпустить из карцера.

– В этом уже нет необходимости, поскольку завтра пятый день, и меня и так должны выпустить, – ответил я.

Офицер встал, закурил сигарету, прошелся по кабинету. Выкурив полсигареты, он спросил, не хочу ли я покурить.

– Спасибо, я не курю.

Пока офицер курил, я сидел неподвижно и глазами следил за каждым его движением. Что они опять готовят?

До сих пор я сталкивался лишь с двумя разновидностями сталинского полицейского аппарата – с НКВД и МВД. Но, кажется, судьба уготовила мне знакомство и с третьей.

Офицер в чине майора был среднего роста, широкоплечий и круглолицый блондин. Наконец, майор сел, подперев голову правой рукой.

– Вы долго находитесь в этом лагере? – спросил он.

– Примерно два месяца.

– Вы были в 033-м?

– Да.

– Я вас знаю. Я знаю, что вы были в 033-м.

– Вы меня знаете? Но я вас вижу в первый раз, – удивленно посмотрел я на него.

– Я многое о вас знаю, – поправился майор. – Кто еще вместе с вами перешел сюда из 033-го?

– Я знаю лишь нескольких человек из сотни переброшенных сюда заключенных.

– Назовите их фамилии.

Я назвал первые пришедшие на память два-три имени.

– С кем вы дружили в лагере 033?

– В лаготделении 033 у меня не было друзей, единственным моим другом был Йозеф Бергер, но его потом сослали.

– Капп и Штифт, разве они не были вашими друзьями?

– Как раз наоборот. Они были моими врагами.

– Как это? – удивился майор.

– Я не хотел иметь никаких связей с авантюристами.

– Нам известно, что они были вашими единомышленниками, – важно произнес майор.

– Вас, как и всегда, информировали неправильно. Я самым решительным образом заявляю, что с этими авантюристами у меня не было ничего общего.

– Хорошо, об этом мы поговорим завтра. Сегодня у меня больше нет времени.

Майор отпустил меня. Я пошел в барак и решил вернуться в карцер лишь вечером, предположив, что надзиратель не узнает, как долго длился допрос. Забравшись на нары, я в спокойной обстановке стал думать о том, что произошло. «Снова начинается», – подумал я. Это уже третье следствие. Когда в 1943 году Горохов добавил мне новых десять лет, до конца срока мне оставалось лишь три года. Сейчас мне осталось всего шестнадцать месяцев. Так мне никогда не удастся вырваться из лап НКВД, МВД и МГБ. Неужели меня можно «причислить» к компании Каппа, Штифта и Чернявского и таким образом, наконец, расправиться со мной?

Так я пролежал несколько часов, не чувствуя ни голода, ни потребности во сне, хотя я три дня не ел ничего горячего и четыре ночи не мог заснуть. Вслед за отчаянием пришла апатия.

Пусть будет что будет. У меня нет сил что-либо изменить.

Я слез с нар и хотел было пойти к Хансу Балтесу, но вспомнил, что еще слишком рано и он не вернулся с работы.

Дал знать себя голод. Я направился на кухню, но наскочил на надзирателя.

– Закончился допрос? – спросил он.

Я ответил утвердительно, но он все же разрешил мне съесть обильный обед, которым угостили меня мои друзья на кухне. Только после этого он отвел меня в карцер. Русский с корейцем поинтересовались, где я так долго был, но увидев, что отвечаю я без охоты, оставили меня в покое. Только сейчас я вспомнил, как несколько дней назад мои знакомые по лагерю 033 рассказали мне, что их допрашивали в МГБ и требовали от них заявления, что я готовил вооруженное восстание. Тогда я предположил, что они выдумали это для того, чтобы получить от меня побольше еды.