Лесная королева склонялась над ним, стискивая его шею длинными пальцами; серебристая кора наползала вверх от берега на его колени и ноги, пока он пытался ослабить неумолимую хватку на шее. Слишком поздно заметив, что я вырвалась на свободу, королева выпустила Саркана и с протестующим криком развернулась ко мне. Протяжно застонав, громадная надломленная ветка сердце-древа затрещала, отошла от ствола и с грохотом обрушилась вниз, оставив в стволе зияющую полую рану.

Я сошла с холма к мокрым камням навстречу королеве. Она надвигалась на меня, кипя яростью.

— Агнешка! — хрипло закричал Саркан и протянул ко мне руку, пытаясь вырваться из земли. Но, уже дойдя до меня, королева вдруг замедлила шаг и остановилась. Луч «Призывания» высвечивал ее сзади, обнаруживая чудовищную порчу: мрачное черное облако многовекового отчаяния. Но свет этот падал и на меня, и сквозь меня, и я знала, что в моем лице королева видит кого-то еще — кто-то смотрит на нее моими глазами.

Я видела, куда она пошла из рощи, как она охотилась на них, на всех людей башни, на чародеев, и фермеров, и дровосеков — без разбора. Как она сажала одно порченое сердце-древо за другим в корнях своего собственного горя — и питала их горем и дальше. Я чувствовала, как, смешиваясь с моим ужасом, во мне пробуждается сострадание Линайи, глубокое и неспешное: сострадание, и скорбь, и сожаление. Лесная королева тоже это видела — и замерла передо мною, вся дрожа.

— Я остановила их, — промолвила она. Так ветка царапает окно в ночи, пока ты воображаешь про себя, что в дом скребется какая-то темная тварь. — Я должна была остановить их.

Говорила она не со мною. Ее глаза смотрели мимо меня, в самую глубь, они искали лицо сестры.

— Они жгли деревья, — объясняла она, умоляя о сочувствии ту, что давным-давно ушла. — Они рубили деревья. Они всегда будут рубить их. Они приходят и уходят, как времена года, как зима, что не задумывается о весне.

У ее сестры больше не было голоса, но живица сердце-древа липла к моей коже, и корни его тянулись глубоко в землю у меня под ногами.

— Мы не можем не уходить, — тихо произнесла я, отвечая за нас обеих. — Мы не предназначены к тому, чтобы жить вечно.

Лесная королева наконец-то поглядела на меня, а не сквозь меня.

— Я не смогла уйти, — промолвила она, и я поняла: она пыталась. Она убила повелителя башни и его солдат, она засадила все поля новыми деревьями, она пришла сюда с обагренными кровью руками, чтобы наконец-то уснуть вместе со своим народом. Но она не смогла пустить корни. Она помнила дурное — и слишком многое позабыла. Она помнила, как убивать и как ненавидеть — и позабыла, как расти. В конце концов она смогла лишь прилечь рядом с сестрою: не вполне спящая и не вполне мертвая.

Я наклонилась и сорвала с низко висящей ветки расколотого дерева один-единственный сияющий золотом плод. И подала его королеве.

— Я помогу тебе, — промолвила я. — Если ты хочешь спасти ее, это в твоей власти.

Королева поглядела вверх, на расколотое, умирающее дерево. Из глаз ее сочились слезы, словно жидкая грязь — густые бурые ручейки стекали по ее щекам, в них смешались земля, и пепел, и вода. Она медленно протянула руки, ее длинные суставчатые ветки-пальцы бережно и мягко обняли золотистую кожицу. Наши ладони соприкоснулись; мы глядели друг на друга. На мгновение в клубящемся дыму показалось, что я могла бы быть той самой дочерью, о которой она мечтала, общим ребенком, рожденным от народа башни и ее народа; она могла бы стать мне наставницей и проводницей и показывать мне путь, как книжица Яги. Нам вообще не было нужды враждовать.

Я нагнулась и свернутым листком зачерпнула для нее немного воды — последний глоток чистой влаги из озерца. Мы вместе поднялись на холм. Королева поднесла к губам плод и надкусила; по ее подбородку бледно-золотыми прожилками побежал сок. Она стояла там, закрыв глаза. Я коснулась ее рукой, чувствуя, как удушливые ненависть и мука ползучими лозами сплетаются внутри ее. Другую руку я возложила на ее сестру и потянулась к ее глубокому колодцу недвижности и покоя. Удар молнии ничуть не изменил ее; недвижность и покой останутся, даже если все дерево обрушится, даже когда время раскрошит его и превратит в перегной.

Лесная королева прижалась к зияющей ране дерева, обняла руками почерневший ствол. Я влила ей в рот последние капли воды из заводи, коснулась ее кожи и тихо и просто произнесла:

— Ваналем.

И она начала изменяться. Ветер оборвал последние клочья белого платья, обугленная поверхность сожженной кожи отшелушилась крупными черными чешуйками, от земли лентой взвихрилась свежая молодая кора и обвилась вокруг нее словно широкая серебристая юбка, срастаясь с расколотым стволом старого дерева. Королева в последний раз посмотрела на меня: в глазах ее читалось долгожданное облегчение. А в следующий миг она исчезла, она пошла в рост, и ноги ее стали в земле новыми корнями поверх старых.

Я попятилась назад. Когда же ее корни глубоко вросли в землю, я развернулась и побежала к Саркану по влажной грязи пересохшего озерца. Наползавшая на него кора уже не продвигалась дальше. Мы вместе обломали ее кусок за куском, освобождая Саркановы ноги. Я помогла ему подняться, и мы вместе тяжело рухнули на берег ручья.

Я слишком обессилела, чтобы думать о чем бы то ни было. Саркан хмуро и словно бы неприязненно разглядывал собственные руки. Внезапно он качнулся вперед, нагнулся над руслом ручья и принялся разрывать мягкую влажную почву. Я недоуменно поглядела на него — и вдруг поняла, что Саркан пытается вернуть ручей в прежнее русло. Я заставила себя встать и принялась помогать ему. С первых же мгновений на меня накатило ровно то же ощущение, которое гнал от себя он: уверенность в том, что мы все делаем правильно. Речушка хотела течь именно сюда — хотела питать водою заводь.

Всего-то несколько горстей жидкой грязи — и ручей уже побежал сквозь наши пальцы, сам расчистив себе путь. Озерцо понемногу заполнилось водой. Мы снова устало сели в траву. Рядом со мной Саркан пытался обтереть руки от влаги и грязи — о край загубленной рубашки, о траву, о штаны, — по большей части грязь просто размазывая. Под его ногтями глубокими полукружьями въелась чернота. Наконец Саркан раздраженно выдохнул и уронил руки на колени; он слишком устал, чтобы воспользоваться магией.

Я привалилась к нему. Как ни странно, его раздражительность меня словно бы успокаивала. Спустя мгновение Саркан неохотно обнял меня за плечи. В рощу постепенно возвращалась глубокая тишина, как будто огонь и ярость, что мы принесли с собою, неспособны были прервать здешний безмятежный покой больше чем на краткое мгновение. Пепел осел на дно заводи и впитался в песок. Деревья сбросили опаленные листья в воду, проплешины в земле затянуло мхом, развернулись и зазеленели молодые травинки. Над заводью новое сердце-древо сплелось со старым, поддерживая его и запечатывая рваный шрам. На ветвях уже раскрывались крохотные белые цветочки — словно звезды.

Я так и уснула в роще — совсем обессиленная, в голове ни одной мысли. Я не почувствовала, как Саркан взял меня на руки и перенес обратно в башню; пробудилась я ровно настолько, чтобы невнятно пожаловаться, как меня чуть наизнанку не вывернуло от его прыжка сквозь пространство, и снова рухнула на подушку.