Она оборачивается и бьет меня ногой в лицо. Не так сильно, чтобы сломать мне челюсть, но достаточно сильно для того, чтобы я шатнулась назад и замолчала, чувствуя, что погружаюсь в черноту.

– Ну нет, сука, я не дам тебе отключиться, – шипит Лия и резко хлещет меня по щеке. – Ты должна быть в полном сознании.

Это наилучший стимул для того, чтобы вырубиться опять, думаю я, но, к сожалению, у меня ничего не выходит, потому что боль в корнях моих волос так остра, что не дает мне потерять сознание. Остается надеяться, что если я это переживу – и даже если нет, – то не стану совсем уж лысой.

Лия вдруг останавливается. Сначала я думаю, что она решила передохнуть – хотя вряд ли ей с ее вампирической силой приходится так уж напрягаться, таща меня за собой. Но сейчас ее всегда такой безупречный наряд порван, окровавленные волосы прилипли к лицу, так что выглядит она не очень. Так, может быть, она пострадала и выдохлась больше, чем думаю я?

Эта мысль пробуждает во мне надежду, и я начинаю вырываться активнее, но у нее, видимо, есть какой-то план. Натянув мои волосы так, что я вынуждена перестать трепыхаться, она кладет вторую ладонь на один из камней в середине стены и с силой нажимает на него.

Стена скрежещет и раздвигается, открыв потайной проход.

Он темен и узок, и мне совсем не хочется оказаться в этом тесном, затхлом проходе вместе с Лией. Но она продолжает сжимать в кулаке мои волосы, так что выбора у меня нет. Тем более когда она вталкивает меня туда перед собой, второй рукой скрутив за спиной мои руки.

Когда мы проходим несколько шагов, стена за нами с грохотом задвигается опять, и я с ужасом понимаю, что теперь мне точно конец. Я исчерпала все возможности и теперь наверняка погибну в этом лабиринте туннелей от руки вампирши, которая, несомненно, сошла с ума.

От осознания того, что это все, я на мгновение оказываюсь в таком месте, где уже нет ни отчаяния, ни надежд. Потому что, если в ближайшее время что-то не изменится, мне остается только молиться о том, чтобы все закончилось быстро. И чтобы я не доставила Лии удовольствия увидеть, как я рыдаю, что бы она со мной ни творила.

Предчувствие говорит мне, что это будет почти невозможно, но я все равно попытаюсь. Потому что, если в конце моего долгого пути на Аляску меня ждет смерть, я хочу умереть на своих собственных условиях, а не на ее.

А потому, несмотря на изнеможение, я продолжаю передвигать ноги, подходя все ближе и ближе к тому месту, где мне предстоит умереть. И с каждым шагом безнадежность в моей душе все больше превращается в гнев, а гнев переходит в ярость. Она заполняет зияющую во мне пустоту, пока в ней не разгорается огонь, жаркое пламя, желающее одного – отомстить.

За меня и, что куда более важно, за моих родителей.

Я очутилась здесь, на Аляске, потому что этого хотела Лия.

Мои родители мертвы, потому что Лия сочла, что они должны умереть.

Она взяла на себя роль вершителя слишком многих судеб, чтобы это сошло ей с рук. Я слаба, измучена, изранена, и я всего лишь человек, но даже я понимаю, что нельзя оставлять ее безнаказанной. Как нельзя допустить, чтобы она исполнила свой безумный план, в чем бы он ни состоял. А значит, когда я буду умирать, мне надо будет забрать ее с собой.

Вот бы знать, как это сделать.

Мой мозг придумывает и отвергает с полдюжины фантастических планов, пока мы идем по проходу, идем целую вечность. Но в конце концов мы, видимо, все-таки доходим до конца пути, потому что Лия останавливается. И, положив руку на один из камней, раздвигает стену точно так же, как и тогда, когда открыла этот тайный проход.

И вталкивает меня в зал, где я была привязана к каменной плите, – теперь мне кажется, что это произошло давным-давно. Что странно, ведь вполне возможно, что с тех пор, как я пришла в себя, распластанная на этой холодной плите, миновал всего лишь час.

Но еще более странным представляется мне то, что после всей боли и разочарований последнего часа я опять окажусь привязанной там же.

Черт бы побрал мою жизнь. И Лию.

– Шевелись! – рявкает она, толкая меня мимо сотен зажженных свечей к алтарю, возвышающемуся в середине зала. – Час уже почти настал.

– Какой час? – спрашиваю я, подумав, что, возможно, если я ее разговорю, это даст мне время что-нибудь придумать. Или время для того, чтобы меня отыскали Джексон и Флинт… хотя кто знает, поможет ли мне тот или другой из этих двоих.

Флинт решил убить меня, чтобы я не досталась Лии для исполнения какого-то ее безумного плана, а Джексон, возможно, вовлечен в этот план. Не очень-то типичный выбор героев-спасителей, но, как любила повторять моя мать, нищему да вору всякая одежда впору, а я сейчас готова на все, что угодно, если это помешает Лии принести меня в жертву, чтобы исполнить какой-то безумный ритуал.

– Звезды сойдутся в двенадцать часов семнадцать минут.

Понятия не имею, что это значит, но, когда Лия и я подходим все ближе и ближе к алтарю, я понимаю, что у меня осталось совсем мало времени, чтобы что-то предпринять и остановить это безумие. Потому что, когда она привяжет меня к плите на этот раз, мне придет конец.

Не зная, что еще сделать, я притворяюсь, будто у меня подгибаются колени.

– Иди вперед! – визжит она, но я обмякаю, закрываю глаза и, сделав ставку на то, что Лия не убьет меня прямо здесь и сейчас, валюсь на пол, не обращая внимания на обжигающую боль от вырываемых волос.

Лия издает возмущенный вой, вынужденно отпустив меня.

Этот жуткий звук отдается от стен, от потолка, и все внутри меня кричит, чтобы я бежала или хотя бы ползла прочь.

Но даже когда я в форме, Лия в десять раз проворнее меня и в двадцать раз сильнее, так что мне от нее не сбежать, даже если бы я сейчас могла не только ползать.

А потому вместо того, чтобы бежать, я делаю вид, будто потеряла сознание, и не двигаюсь, даже почти не дышу, молча слушая, как она вопит, чтобы я встала. Затем, пытаясь привести меня в чувство, начинает хлестать по моим щекам. Когда не срабатывает и это, она поднимает меня, закидывает себе на плечо, так что моя голова свисает ей на спину, и с трудом, спотыкаясь, опять идет к алтарю.

То, как медленно она бредет, свидетельствует о том, что она в куда худшей форме, чем я думала. Флинт явно потрепал ее куда больше, чем мне казалось. Что ж, хорошо.

В таком положении мое поврежденное плечо вновь начинает ужасно болеть, но я игнорирую эту боль и даже позволяю себе на секунду открыть глаза.

Все здесь выглядит точно так же, как когда я бежала отсюда, включая опрокинутый мною чан с кровью. Лия обходит стеклянные сосуды и проносит меня мимо кафедры, на которой лежит открытая книга. Не та ли это книга, которую она читала вслух в библиотеке неделю назад? – думаю я, но тут мне приходится опять закрыть глаза и притвориться, будто я в отключке, поскольку она роняет меня на каменную плиту.