В какой именно момент меня сморил сон, я понять не успела, а проснулась только утром, на телефоне мигал значок сообщения в мессенджере.

«Завтрак на столе, маленькая. Я ненадолго, ребята что-то нашли, что-то про Алисию».

Улыбка, появившаяся было на губах, исчезла.

Кто его знает, что там парни нашли на Алисию… Не переживать за Конарда не получалось, даже несмотря на то, что он едва ли поедет к девушке один, даже несмотря на то, что он – волк, а докторша – всего лишь человек.

Я поднялась на ноги и тут же села обратно: закружилась голова, воздух вдруг показался слишком густым и плотным.

Но буквально через несколько секунд все прошло, и я смогла дойти до душа.

Тело неприятно ныло, как будто всю ночь проспала на полу, а не в кровати, тянуло мышцы и немного зудела кожа. Не чесалась, а скорее… Больше всего ощущение напоминало легкие прикосновения Макклина прошлым вечером: приятно, немного щекотно, как вода в озере.

Конард, как всегда, оставил душ на той же температуре, какую любил сам, а поэтому меня почти обожгло.

Господи, как можно принимать душ в кипятке? 

Я отрегулировала температуру и прикрыла от удовольствия глаза. Мысли текли вяло, нехотя, в основном вокруг Конарда и нашего вчерашнего вечера, заставляя улыбаться. Наглый, самоуверенный волчара, если подумать, почти всегда присутствовал в моей жизни. В детстве, в юношестве, даже первый мой секс… ну ладно, почти секс, был с ним. А ведь обещание свое он выполнил. Действительно стал у меня первым во всем. После той ночи в клубе я долго не могла выкинуть из головы его прикосновения и то, что происходило в том клубе.

Даже сейчас при воспоминании о случившемся в Хэллоуин огонь растекался по телу.

Завтрак и правда дожидался на кухне: хлопья, тосты с джемом и бекон. Улыбка снова появилась на губах. Не блинчики, конечно, но старания я оценила. Для волка, который практически не питался дома, Макклин превзошел сам себя.

Я неспешно позавтракала, а потом устроилась с кофе и планшетом на крыше. В квартире было почему-то сегодня невыносимо душно. Видимо, потому что с самого утра над городом зависли тучи, а у меня было какое-то странное, «кошачье» настроение. Хотелось вот так валяться в огромном кресле, ничего не делать, наблюдать, как набухают и темнеют тучи.

Но…

Но мне надо было связаться с Лукой, тем самым итальянским ниптонгом. Возможно, есть шанс, что и здесь можно будет кого-то найти, кого-то не связанного с советом и Джефферсонами, кого-то, кто сможет учить меня. Сообщение итальянцу получилось слишком длинным и местами слишком размытым, но ведь вся ситуация по сути такой и была: запутанной и нечеткой, как засвеченное фото, камень на дне мутного потока.

Я еще раз перечитала все, что написала, и все же нажала «отправить». Глупо было бы себя обманывать, глупо было бы не понимать, что Конард меня так просто уже никуда не отпустит и что наша договоренность давно потеряла какое-либо значение. Как для него, так и для меня.

Удобнее устроившись в огромном плетеном кресле, я открыла поисковик и со вздохом пошла бродить по страничкам университетов с психологическими факультетами. Это, конечно, не совсем то, что нужно, точнее практически совсем не то, но запасной вариант лучше иметь.

В какой-то момент, ошалев от количества информации, я опустила планшет на пол, прикрыла глаза и незаметно для себя провалилась в сон.

Проснулась буквально через полтора часа, потому что стало вдруг невыносимо жарко: из-за туч показалось солнце, время близилось к часу дня, и жарило просто неимоверно.

Очень душно.

А я в халате, да еще и ноги пледом замотала.

По спине, груди, по шее и лбу скатывались капельки пота, тело затекло, снова болели и ныли мышцы, гораздо хуже, чем было утром, перед глазами все поплыло, когда я попробовала подняться. Пришлось схватиться за спинку и переждать головокружение.

Да, Хэнсон, молодец, давай еще тепловой удар заработай.

Я медленно дошла до двери, прислонилась к прохладному стеклу лбом. Глубоко вдохнула, воздух тоже казался раскаленным. Тяжелый, слишком большой халат Конарда тянул к земле, ощущался, как наждачная бумага на коже, колол и кусал.

Я все-таки заставила себя оторваться от прохладного стекла и открыла дверь, кое-как добралась до душа, стаскивая на ходу ставший вдруг таким жестким халат.

В квартире было гораздо прохладнее, я тут же сделала жадный глубокий вдох, ощущая, как холодят теперь шею намокшие от пота волосы.

Головокружение стало менее заметным, и двигаться теперь было гораздо легче, хотя мышцы по-прежнему тянуло. Почему-то больше всего беспокоила поясница.

Я бросила халат на пол и проскользнула в душ, думая о том, что положу потом одежду в корзину для белья. Сейчас… Сейчас просто было очень жарко, слишком жарко, чтобы думать еще и об этом.

Надеюсь, все же это не тепловой удар.

Температуру пришлось выставить практически самую минимальную, потому что все остальное казалось слишком теплым, не приносящим такого необходимого облегчения.

Я простояла в кабинке с закрытыми глазами, практически впитывая в себя прохладу воды, целую вечность, а когда ноги окончательно перестали держать, осела вниз, прислонившись к прозрачной стенке.

Жар прошел почти полностью, а вот боль нет, она, наоборот, стала сильнее. Теперь тянуло все тело, я ощущала каждую мышцу, как натянутую до предела металлическую струну. Они звенели и гудели, непроизвольно сокращались. Я видела, как слегка подрагивают икры, живот, грудь, чувствовала пульсацию в шее, на запястьях, в паху.

Ну твою-то мать…

Во рту пересохло несмотря на то, что я ловила губами падающие капли.

Надо добраться до телефона, позвонить Конарду.

Ноги дрожали, встать получилось не сразу, и скользкие стены душевой кабины отнюдь не способствовали моему подъему, скорее мешали. А стоило сделать шаг наружу, как в нос ударили запахи. Обоняние вернулось. И такое ощущение, что вернулось усилившееся многократно, будто решило компенсировать свое отсутствие все это время.

В душе пахло Конардом. Его гелем для душа и гелем для бритья, зубной пастой, мылом, его волосами, кожей, его волком. Этот запах дразнил, еще больше путал мысли. Он вывернул, вытащил из меня остатки сознания почти полностью. На губы с внутренней стороны давили появившиеся клыки, ногти стали когтями, наверняка поменялись глаза, потому что видеть я тоже стала по-другому. Не так, как видит человек, а как видит зверь. И хотя цветов стало меньше, зато они стали ярче, ближе.

Конард…

Надо позвонить Конарду.

Я опустилась на колени рядом с брошенным халатом, залезла в карман, достала мобильник. Руки тряслись, не слушались и не гнулись пальцы. Слишком тяжело было сосредоточиться даже на таком простом действии, как набор номера: все застилал вязкий, липкий туман желания, смешанного с болью. Да, теперь это боль. Жгучая, хлесткая, очень горячая. Словно кто-то опустил меня в кипяток.