Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Осталось лишь найти того бродячего акробата, кто и увезёт меня в своём фургоне на самый край континента, где нет ни этого запутанного огромного города, ни этих мерзейших тварей «хупов».
— Ты о каком таком акробате? — живо вцепилась в меня Ифиса. — Тут был слух странный, неправдоподобный и непроверенный. А суть его вот в чём. Возник на одном из представлений посреди городской площади удивительный человек, умеющий взлетать ввысь и там исчезающий у всех на глазах. А повторно нигде так и не проявился. Девчонка одна из бродячего театра мне описывала его. Сама она хоть и малышка совсем, но физиологический шедевр с душою доброй и подозрительно уже развитой. В смысле кто-то успел вложить в неё весьма возвышенные представления, что в той реальности, где она и кочует, удивительно нереально. Хочет бросить своё кочевье и просила меня похлопотать о зачислении в нашу школу, чтобы получить ей самый высокий уже профессиональный статус. Легко сказать — помоги! А деньги кто платить будет? Я что ли? «Заработай»! Какой совет я могла дать?
— Беги отсюда навсегда! — засмеялась я. — Её Уничка зовут? Ту акробатку?
Ифиса заметно удивилась, — Откуда же такие сведения? Или ты любительница посещать представления уличных балаганов?
— Случайно как-то видела, — ответила я уклончиво.
— С подружкой своей туда бродила? Вот для кого надо было твоей бабушке стать реальным уже «чудом» и определить её учиться. Девчонка — реальный шедевр! В узлы умеет завязываться, пантомимой владеет, как я и не видела сроду. А твоя бабушка бесталанную дворовую шлюшку Элю решила приобщить к тончайшим тайнам сценического искусства…
Я устала её слушать. Опять Эля не давала ей покоя. Я придирчиво рассмотрела себя в зеркало, — не осталось ли на мне следов после столкновения с мерзкими «хупами». Выглядела я сносно. Осталось лишь умыться, чтобы никто не заметил, что я плакала. Ифиса уж точно заметила моё припухлое лицо, но отчего-то сказала, — Куколка для украшения свадебной постели не так хороша как ты!
Кукла в свадебной постели
Устав слоняться среди толкущихся, пьющих и жующих гостей, ничуть не желая становиться частью их ситуативного пиршественного объединения, я решила уйти спать до утра. Чего было следить? За кем и зачем? Все ценности были упрятаны надёжно, а пиршественный зал и прочие доступные для гостей комнаты пусть будут зоной слежения Ифисы.
Я вошла в полутёмную прихожую, а там… Неведомая сила кинула меня в его объятия. Я повисла на нём и замерла. Он гладил меня и жадно тёрся о мои волосы. Колючий и бесподобный подбородок царапал мой лоб.
— Прости, — прошептал он, — я так торопился, что не побрился.
— К кому ты торопился? — спросила я, не понимая, как он узнал, что я тут.
— К тебе! К кому же ещё? Я почувствовал, где ты непременно будешь ждать меня. Мне пришёл инсайд свыше, — опять этот непонятный «инсайд». — Озарение, — добавил он, — внутренний навигатор вывел туда, куда я и был устремлён. Я долго бродил по обезумевшему городу, я чуял твои следы даже через подошвы ботинок, и вот… — он протянул мне руку. В ладони лежала моя заколка, выпавшая из моих волос во время трёпки, заданной мне «хупом»! — Я уже научился определять твой бесподобный и абсолютно неместный стиль украшений. К тому же я запомнил эту штучку. Она же была на твоих волосах в ту нашу ночь… — так он сам же выдал, что никакой «инсайдер» тут задействован и не был. Всего лишь узнал моё украшение. — Ты же потеряла, вечная растеряшка… — он обнял меня точно так же, как Нэиль Гелию, прижимая к себе и гладя мою спину.
Все мысли были выметены тут же и начисто. То, что он прибыл ради Ифисы, не казалось мне возможным. Не нужна она ему! Ни прежде, ни потом. Скорее всего, он хотел лишь удостовериться, что Гелия дома, а не потерялась где-то в праздничном вихре снаружи дома с тем, о ком он уже знал. И наша встреча не могла быть случайной, а была неизбежной, неминуемой, как ни пытались мы сбежать от собственной Судьбы. Он был одет во всё светлое. Белая просторная рубашка, светлые штаны и белейшая куртка. Я никогда не видела его раньше в светлых одеждах, и он показался мне почти мальчиком, такой он был свежий и светился даже лицом в тёмной прихожей. Он увлёк меня в столовую, где с жадностью выпил воды и сбросил верхнюю куртку на диван. Потом он подхватил меня на руки, не обращая внимания на пир за дверью, и понёс в спальню Гелии. Он знал откуда-то, что Гелии нет. Закрыв дверь изнутри, он сбросил верхние брюки и белоснежную рубашку, оставшись в тонкой и нижней. Лёг в постель и попросил меня раздеться. Его прыть могла бы и смутить меня, но после ночи, проведённой в фургоне бродячего театра, всё воспринималось уже как должное. Главное было очевидным, он сильно скучал, он стремился меня найти, он отбросил все те препятствия, которые сам же для себя и соорудил. Дрожа от точно такого же нетерпения, от нахлынувшей любви, я легла рядом с ним, поражаясь тому, насколько он горячий и желанный для прикосновений.
— Ты мне веришь? Я тебя не трону. Мы будем только ласкаться и говорить.
Я подчинилась, и он обхватил меня всю. Ни о чём я не думала в этот миг, ничего не анализировала, захваченная им, как лист бурей. Он целовал и ласкал во мне всё, и я всё позволяла. И я трогала, ласкала ему всё и дала ему облегчение…
А потом мы говорили, даже не слыша, не понимая, что где-то совсем близко от нас шёл пир горой, и там кричали и били посуду актёры с киностудии и из театра, где обреталась Гелия. Но это было всё словно в параллельном мире.
— Завтра, — сказал он, — я возьму тебя к себе. Навсегда. Ты будешь моя, когда захочешь принять меня в себя уже полностью. Я не буду тебя торопить. Когда ты откроешь мне полностью своё тело, как уже открыла свою душу, я дам тебе невероятное счастье. И в тебе тоже проснётся источник радости, я чувствую, ты создана для меня. Мы будем гулять в горах, как я и обещал. Там перламутровое чистое неоглядное небо, красные, фиолетовые скалы и покрытые белыми льдами вершины гор, упирающиеся в небеса. Озёра, спрятанные в чудесных
